Гуманная мизантропия - [12]

«Надо проявлять инициативу на местах — давайте выйдем на конференцию с конкретными предложениями».

«Почему мы молчим?».

Там были не просто споры — там были оры. О необходимости вписать в партийную декларацию «пункт о повышении пенсий», об «ответственности партии», чего-то еще. С таким пафосом — былинные ходоки отправлялись к Ленину.

Чем выше по иерархии — тем этого меньше. Уже на уровне районного политсовета — былинность и пафосность исчезают. К чему я?

Просто прикладная антропология в рамках социологии.

Какая бы партия не собирала первички, в них будут именно такие люди. С глубоко советским культурным кодом. Никто другой в первичках и не состоит — по определению. Если бы у либеральных партий были какие-то низовые структуры, а не «отчетность», там собрался бы примерно такой же народ. С тем же, что ли, конкретным чувством абстрактной правды, только заточенного не супротив «совокупного Чубайса», а как-то еще. Низовые либералы, которых я видел — тоже были очень советские (ну или наивно-корыстная молодежь, шедшая за отоваркой — мимо реальной кассы).

Вот так. Говорят о полном отсутствии гражданского общества в СССР. Но любая общественная жизнь, и даже имитация общественной жизни — топают к советскому. К его риторике, к его образам, к его кодам.

Все другое сразу упирается в кассу.

Бедные, но сытые

Давайте честно признаемся: «социальный протест» в современной РФ тормозится еще и тем, что толком протестовать особо и некому. По настоящему нищих — мало. В смысле — голодных, всего лишенных, не обогретых, в заплатах. Куда как меньше, нежели сто лет назад (спасибо, конечно, большевикам — за столетие решили вопрос).

Сто лет назад — деревни периодически голодали. Всерьез. А когда семья пухнет с голоду — пиар не воспринимается. Тело само знает алгоритм: руки в боки, вилы в руки и вилы в боки. Авось лучше станет. Или подохнем с песней — хотя бы. То есть периодически возникали массы народу, которым было нечего терять абсолютно. И на эту пороховую бочку чиркни спичкой — и все. Были и спички: умники, отлученные от вертикальной мобильности.

А сейчас? Нет, мы знаем риторику: «большинство населения, брошенное на грань нищеты», и т. д. Ой ли? Был я этим большинством населения: зарплата низшего преподавательского состава + редкие гонорары в СМИ. Это явно меньше среднего дохода в РФ, особенно не номинального, а реального. И круг общения — так же. Только без редких гонораров еще. И ничего. Это было, конечно, не богато, но это ни «нищета». То есть не состояние, когда вся жизнь мучительно упирается в отсутствие денег, и это тебе самое главное. Сколько себя помню — главным было что-то еще… И не потому, что я завзятый аскет или тренированный бессребреник.

Просто на жизнеобеспечение без понтов — хватало. Какого-то качественного разрыва между нами и богатыми — не было. Количественный — был. Но! Бюджетник путинского периода пользуется той же мобильной связью, интернетом, автомобильным транспортом, алкогольными напитками, едой из тех же супермаркетов, он также носит костюмы и дубленки зимой, и читает те же СМИ — что и «элитарий». Да, это разный «автомобильный транспорт» и разные «напитки», но… Среди фанатов жизненно важной разницы между водкой за 100 рэ и виски за 100 у.е. — одна десятая тонких гурманов и девять десятых воспаленных душевно.

Наш «бюджетник» не может ничего накопить, это да. В силу чего беззащитен перед «внезапными трудностями». Ну так ведь и средний класс — в среднем ничего не копит.

И никто сейчас в городах России более-менее крупных не предлагает пролетарию меньше 200–300 у.е. Это — нижний предел для разнорабочего (вплоть до рядового нефтяника, получающего себе подчас и 2000 у.е.). Это бедновато, но это не та нищета, при которой «нечего терять кроме своих цепей». Человек может восстать, к примеру, за свое достоинство — но пойти в смертельную драку по чисто экономическим (точнее даже, потребительским) причинам он не пойдет.

Кто действительно нищ — так это пенсионеры, и некоторые деревни. Но это и не претендует жить, это умирает. Россия — хреновый хоспис, она экономит на уходящих. В деревнях, положим, не на что купить закуску. Ну если бухать по-настоящему, бухать смертельно — закуска там не требуется…

Это что касается «бочки». Если где-то и есть хранилище пороха, то не в том углу, где ищется. Не в экономическом.

Что до «спички», то сам собой отлажен механизм — тихой закупки протестных интеллектуалов. У моего друга был рассказ, и там выдавали «удостоверение диссидента», оно считалось в целом весомее, чем «удостоверение мента». То есть огораживается некий угол, где собираются на тусу, и все.

— Хочу бороться за мировую революцию…

— Угу, — тихо шелестит каталогом «анонимная диктатура», — дело говоришь. Есть такое в символической экономике — протирание образа мировой революции. А чего ты можешь?

— Это самое… Маркузе могу… Франкфуртскую школу — того… И полиции по морде. И сам по морде, конечно.

— Нехило… Ну вот тебе грант. Тебе че лучше — место в редколлегии или на кафедре?

— В коллегии…

— Так, пишем. Еще чего — быстро отвечай — место депутата или на кассе?