Мне удалось расслышать лишь несколько фраз. Первая из них исходила от Зигфрида:
— Братья-вожди, нужно готовиться, иначе Герман всем нам отрубит головы.
Один из стариков ему ответил:
— За Германом идут почти все младшие вожди.
— Но ведь Иозеф обещал их привлечь на нашу сторону.
— Я не верю этой лисе со змеиной готовой, — закричал один из вождей.
После этого вожди начали говорить шепотом, и до меня перестали долетать даже обрывки фраз. Когда я вышел, мне показалось, что за камнем спрятался один из младших вождей и наблюдал за нашей скалой. Я пробовал проверить это и приблизился к камню, но, никого там не застав, услышал лишь чьи-то быстрые шаги невдалеке.
К вечеру гости перепились, шатаясь, вылезли из пещеры и, взявшись за руки, пошли по тропинке. Они при этом пели какую-то песню с рефреном: «Хайль, хайль, тра-тра-тра».
Когда серые халаты исчезли в темноте, я вошел в пещеру и лег, но не мог заснуть, и, ворочаясь на своей циновке, вспоминал виденные мною лица вождей. Я пришел к выводу, что они принадлежат к другому племени, нежели рабы и рыжие жеребцеподобные люди. У них у всех были жестокие и хитрые лица, глаза выражали сообразительность, коварство и лживость. Среди них изредка встречались люди со светлыми волосами, но преобладали смуглые и черноволосые.
Я чувствовал, что начинаю гораздо лучше понимать их язык, и решил, что он действительно похож на язык старой Германии. Все их имена несомненно были древне-германского происхождения. Сначала мне пришла в голову мысль, что на этот остров случайно попало какое-нибудь германское племя еще в начале прошлой эры. Однако, потом я отбросил это предположение. Непонятно было, откуда взялся у них культ свастики.
Эта эмблема, правда, была широко распространена в свое время на Востоке, в особенности среди семитских племен; я сам видел в лондонском музее древнееврейскую церковную утварь со знаком свастики. Этот знак у некоторых племен является символом солнца, у других — плодородия. Каким образом, однако, свастика попала на этот остров, оставалось для меня загадкой.
Я по-прежнему не понимал мрачной жестокой жизни, которую наблюдал на Арии. В течение всего времени, прошедшего с тех пор, как катастрофа выбросила меня на этот остров, я не видел здесь ни одной улыбки и не встретил ни одного человека, похожего на тех, которых я видел в течение всей своей жизни.
Меня по ночам преследовали кошмары, передо мной проносились тупые, отвратительные лица микроцефалов, коварные физиономии вождей, измученные одутловатые лица рабов. Мне снилось, что меня травят псами, что я прибит к столбу в «долине смерти». Проснувшись, я часто не мог сообразить, где нахожусь, и мне стоило некоторых усилий вспомнить происшедшее со мной.
В течение последующих долгих дней я оставался дома, выполняя всевозможные поручения Зигфрида; и начал чувствовать, что мною овладевают тоска и состояние, близкое к отчаянию. Мне казалось, что я нахожусь не месяц, а целую вечность на этом ужасном острове. Наконец, я не выдержал и заявил Зигфриду, что не могу вместе с Кором и Эской заниматься мытьем посуды и стряпней, что мне все это надоело и опротивело.
Старик сначала зашипел, но, вопреки моим опасениям, воздержался от репрессий, лишь пробормотал:
— Кажется, прав был брат Иозеф, говоривший, что тебя надо обесплодить. Надо будет придумать, что с тобой сделать. Пока же иди с Кором на гору испытуемых и принеси хворосту.
Я обрадовался возможности осмотреть новую часть острова и поспешил исполнить приказание.
Мы с Кором отправились по неизвестной еще мне тропинке, шли около часа и приблизились к высокому холму, покрытому довольно густым лесом и кустарником. Вскоре я услышал шум голосов, крики и визг. Когда мы подошли ближе, я убедился, что в лесу, находится несколько сот ребят и подростков в возрасте от восьми до пятнадцати лет.
Когда я показался на полянке, ребята уставились на меня глазами, полными любопытства и страха. Дети были совершенно голыми, у подростков обоего пола вокруг бедер шла повязка. Сначала мне показалось, что у всех ребят одинаково забитый и запуганный вид, однако, через некоторое время я пришел к выводу, что среди них имеется несколько категорий.
Меньшинство, — я насчитал их человек семь, — составляли мальчики с рыжими курчавыми волосами и маленькой головой и девочки с преждевременным физическим развитием, обладающие длинными рыжими волосами. И те, и другие поражали бессмысленным выражением лица и невероятно тупым взглядом. Они смотрели на меня, не мигая, и когда я отходил в сторону, поворачивали не только голову, но и все туловище. Некоторые из них стояли неподвижно, всунув палец в нос, другие чесали под мышками и ковыряли в ушах. Видно было, что другие ребята держатся от них на расстоянии.
Основную массу составляли дети или подростки различных типов и пигментации: встречались светловолосые и шатены, но явно преобладали темноволосые со смуглым цветом кожи и курчавыми волосами.
Меня удивило, что среди них крайне редко встречались долихоцефалы, но явно доминировали брахиоцефалы с поразительно круглыми головами. Я вспомнил, что у наших ребят, являющихся продуктом смешения самых разнообразных рас, очень часто встречаются продолговатые черепа. Здесь же, у племени, называющего себя арийским, круглый череп являлся правилом. Меня очень заинтересована эта антропологическая проблема, но для того, чтобы сделать какие-либо выводы, необходимо было больше видеть и знать. Я по существу не имел еще даже общего представления об острове и его жизни, в особенности же об его социальном устройстве.
