Гульчатай, закрой личико! - [54]

– Стой! – закричал Самсон и, забыв о своей нелюбви к полетам, вскочил на поднимающееся воздушное такси.

– Гони! – крикнул он, оглядываясь.

– Куда гонить, а? – спросил Хасан.

– Куда угодно, – прохрипел Самсон, вцепляясь пальцами в длинный ворс.

Ковер-самолет быстро набрал высоту и, перелетев через заколдованный лес, опустился в Забытых Землях.

– Мине тута надо еще один посылка забрать, – сказал Хасан. – Гоблин свой братишка-матишка письмо писаль. Вах, ти знаешь, какие они тяжелие письма пишють? – (Самсон отрицательно покачал головой.) – Неть? Ни знаешь? Они письма на большой камень пищуть, – пожаловался Хасан и принялся нагружать на ковер довольно большие глыбы. – Очень тяжелый письма, трудный…

Но Самсон уже не слушал его. Он бежал по гладкой дороге, что вела в Последний Приют.

Городок отщепенцев за прошедшие годы совсем не изменился, разве что появилась дорога, ровная, мощенная камнем, которую проложили совместными усилиями тролли, гномы, гоблины и великаны, чтобы попасть к Аминату. Дорога эта, новенькая и блестящая, диссонировала с убогими, покосившимися домишками. На ее фоне городок казался совсем развалившимся и как-то по-особенному нищим.

Самсон пробежал по единственной улице Последнего Приюта, притормаживая только за тем, чтобы поздороваться с кем-то из знакомых. Потом он появился в тоннеле гномов, сразу сделав подземных тружеников на много сольдиков беднее, пронесся мимо избушки отшельника Амината, на мгновение притормозив у ларька Джулиуса.

Неделю рыжий вихрь носился по Иномирью. Самсон побывал и в Крепости, и у прекрасной Гуль-Буль-Тамар, и в Талоне, и только потом помчался в Рубельштадт.

Глава 8 ВЕДЬМА ГРИЗЕЛЛА – САМАЯ ГАРМОНИЧНАЯ ВЕДЬМА В МИРЕ!

Яркое полуденное солнце с удовольствием смотрелось в чистые окна двухэтажного дворца. Марта где-то внутри отдавала приказы, слышался шум, голоса.

Выйдя из спальни Мексики, мужчины спустились на первый этаж, вышли на крыльцо и сели на ступеньку. Они молчали, удивляясь странному повороту событий. Вот и последний холостяк в их компании готовится к важному шагу. Еще на лестнице Бенедикт ответственно заявил, что он обязательно женится. И прямо сегодня наденет обручальное кольцо на пальчик Медузы. Надо же, выбрал ангелок жену – от одного ее взгляда каменеют. Как оказалось, последнюю фразу Альберт произнес вслух.

– Я прослежу, чтобы она всегда скромно опускала глаза и не смела их поднять в чьем-то присутствии, – торжественно объявил Бенедикт и зачем-то снял шляпу с фазаньим пером. Наверное, чтобы придать своим словам больший вес.

– Ну блондин типа это… – Полухайкин похлопал его по плечу, – хорошо всем кончить.

Бенедикт опешил, а Гуча, вышедший на крыльцо следом, рассмеялся.

– Он хотел сказать, что хорошо то, что хорошо кончается, – ответил на немой вопрос блондина черт.

– А я че сказал? – удивился Альберт Иванович.

– А ты пожелал ангелочку хорошего оргазма! – Гуча рассмеялся.

– Да ну на фиг! – Король хлопнул себя ладонями по коленям и тоже расхохотался – мощно и гулко, с удовольствием запрокидывая голову.

– Точно! – уверил его Гуча и добавил, поворачиваясь к Бенедикту: – Надеюсь, что не перепутаешь с поносом на этот раз!

– Я тогда молодой был и глупый, – улыбнулся ангел, точно зная, что сейчас скажет въедливый черт.

– Ну да, сейчас ты у нас старый и мудрый! – не обманул его ожиданий Гуча. – Вот только я не пойму, куда змеи делись?

– Какие змеи?

– Ну те, которым положено на голове у Горгоны Медузы расти.

– Значит, мне не показалось, – вздохнул ангел. – Я, когда ее впервые увидел, оторопел – такое личико! Спокойное, умиротворенное, а из-под головного убора то одна, то другая змейка выглянет. Но мне так захотелось ее поцеловать, что я на этих змей решил внимания не обращать. А потом, когда сегодня утром на перманентное безобразие на ее голове посмотрел, и вовсе вздохнул с облегчением, подумал, что змеи были плодом моего воображения.

– И все же, куда делись змеи? – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Гуча. Он задрал голову и посмотрел на синее летнее небо. Оно было бы безмятежным и ясным, если б не появившаяся вдали темная точка, которая стремительно увеличивалась.

– Не, ну ты, амиго, ты-то че переживаешь, в натуре? Тебе, что ли, с ней спать?

– Не нравится мне это. Ничто не пропадает бесследно. Если здесь что нибудь теряется, то появляется обязательно где-то рядом. Чую, эти змеи всплывут очень скоро и там, где их меньше всего ожидаешь.

– Послушай, а может, их рыжий украл? – выдвинул версию Полухайкин. – Он все ворует.

– Нет, друг Полухайкин, Самсону воровать сейчас некогда, он очень занят. Жена-оборотень – это тебе не жаба флегматичная. – И Гуча усмехнулся чему-то понятному только ему одному.

– А че он тогда несется к нам, как будто ему одно место скипидаром, в натуре, смазали?

– Ого, наш клептоман на бегу подковы рвет, – рассмеялся Гуча, заметив, как Самсон украл подковы Тыгдына.

Тыгдынский конь поздоровался с пробежавшим мимо вором, даже не заметив, как остался бос на все четыре копыта.

– Он че типа нажился? – произнес предвкушающий развлечение Альберт. – Или, это, к лягушке типа привык, на баб теперь не тянет?