Гульчатай, закрой личико! - [22]

– Вот тут ты прав, ангелок, – кивнул черт, он совсем упустил из виду это обстоятельство.

– Поскольку вы оба женаты, я выбираю левый коридор, – заявил Бенедикт, приводя железный аргумент в свою пользу.

– Ты, блондин, если постоянно налево ходить будешь, то никогда не женишься, в натуре! – предупредил его Альберт.

– Это почему? – удивился Бенедикт.

– По кочану! Тебе женатые друзья голову оторвут, чтобы культурный отдых от семьи не обламывал, – поддержал шутку Альберта Гуча. – Ладно, шучу, ангелок! Левый коридор твой, а я пойду туда, где от богатства ласты завернуть можно. Так что, Альберт, тебе остается навстречу вечной жизни отправиться.

– Не, а че вы меня от опасности словно молодого оберегаете? – возмутился Полухайкин. – Я вам обоим фору в сто очков дам. Мне и не такое приходилось переживать, а вы меня словно телку малолетнюю бережете!

– Да пойми ты, дурья твоя башка! – воскликнул черт. – Нам действительно тут ничего не грозит. Ну подпортят тело, ну новое в Канцелярии возьмем – и все! А вот тебе, Альберт, вечная жизнь совсем не помешает, так что удачи.

– Ладно, пацаны. – Альберт обнял друзей и шагнул в центральный коридор.

Тропа пошла под уклон, и Альберт Иванович не стал рисковать. Он замедлил шаг, нащупывая ногами место, прежде чем ступить на него. Если он свернет себе шею, то дочери ничем не поможет. Коридор стал выше – это король чувствовал бритым затылком, и уже. А еще этот узкий подземный ход петлял, заворачивался в спираль, резко, почти на сто восемьдесят градусов менял направление.

За одним из таких поворотов Полухайкина поджидала ловушка. Почва ушла из-под ног, и он провалился в пропасть. Он махал руками, но пальцы скользили по гладкой стене, не находя ни одной выемки, ни одного бугорка. Каким-то чудом ему удалось все же зацепиться за торчащий корень, но слабая плеть тут же затрещала, грозя оборваться в любое мгновение.

Альберт Иванович рассвирепел. Это что же это такое? Он спешит на помощь дочке, а какие-то «козлы» ям понарыли! И силач вонзил пальцы в твердую почву. Получилось что-то вроде альпинистского колышка. Полухайкин подтянулся повыше и резко ударил ногой, выбивая в отвесной стене ступеньку. Получив упор, он выдернул пальцы и вонзил в стену на метр выше, потом переставил ногу и выбил еще одну ступеньку. Так, невероятно медленно, как ему казалось, он полз по отвесной стене. В душе его кипела бессильная ярость, Альберт прямо кожей ощущал каждое мгновение, что потерял при падении, а теперь терял при подъеме.

Наконец рука нащупала край провала. Полухайкин подтянулся и, навалившись грудью на кромку, с облегчением вздохнул. Вставать не стал – пошарил руками у самых стен. С одной стороны его пальцы наткнулись на узенький козырек выступа. Пройти по нему мог разве что худенький мальчишка, но никак не огромный мускулистый детина, каким был Альберт Иванович. Но другого пути не было. Альберт мог бы повернуть назад и пойти в другой коридор, но он подумал, что обезьяна – тварь прыгучая, а под потолком, что очень вероятно, может висеть еще один корень, или канат, или еще какая-нибудь лиана, за которую ловкое животное могло зацепиться. Он раньше, в Зелепупинске, любил смотреть программу «В мире животных» и видел, как эти самые обезьяны скачут по деревьям, словно воздушные гимнасты в цирке. Правда, досмотреть программу ни разу не удавалось – телевизор взрывался, но Альберт Иванович мог себе позволить к каждой следующей передаче покупать новый. И он пошел. Пополз по козырьку, вонзая сильные пальцы в стену. Из-под рук сыпалась земля и камни. Они падали вниз, но стука камней о дно он так и не услышал.

Дальше дорога была ровной, но Полухайкин не сразу это заметил, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы удержаться на гладкой стене и узкой тропе над пропастью. Он прошел так, цепляясь за стену, метров десять лишних, и лишь тогда, оступившись, заметил, что ловушка осталась позади. Очень скоро Альберт вышел в огромную пещеру.

Пещера была обитаемой. Стены были расписаны страшными сценами убийств, геометрическими фигурами и картинками, похожими на иконы, только лица на этих иконах были уродливыми. Высокие колонны поддерживали потолок, в котором Полухайкин заметил крышку люка. Заметил потому, что сквозь щели пробивался слабый свет. Других осветительных приборов не наблюдалось.

Альберту подумалось, что он это уже где-то видел. Поразмышляв, он решил, что помещение напоминает ему какой-то фильм, виденный в Зелепупинске.

На полу длинными рядами стояли ящики. Ящики эти были сделаны из дерева и накрыты плотно прилегающими крышками.

– Стволы, – пробормотал Полухайкин, его глаза вылезли из орбит, а сердце лихо подпрыгнуло – просто не верилось в такую удачу.

Полухайкин пошевелил пальцами, будто уже держал в руках пистолет, и на мгновение ему показалось, что холодная сталь холодит кожу.

Альберт Иванович живо двинулся к крайнему ящику. Мечи и дубины порядком поднадоели бывшему новому русскому. Он больше пользовался кулаками, что, надо сказать, было намного эффективнее. Охваченный ностальгией по огнестрельному оружию, Альберт откинул крышку и разочарованно пробормотал: