Гугеноты - [110]

— После смерти коннетабля Карла Бурбонского, — рассказывала она, отвечая дочери, как она попала ко двору, — король взялся за уничтожение тех, кто слишком хорошо служил Карлу, и в числе первых приговорил к смерти моего отца. Я его очень любила и пожертвовала собою ради того, чтобы вымолить у Франциска прощение.

— И король тебя обманул? — спросила Диана де Франс, хорошо зная, как порою монархи исполняют свои обещания.

— Нет, король меня не обманул.

— А потом?

— Потом он уехал воевать с Карлом V, а я… я стала любовницей его сына, твоего отца Генриха II. Он был тогда дофином, а у короля, едва он вернулся из мадридского плена, появилась новая любовница взамен графини Шатобриан. Это была некая Анна де Писсле, впоследствии ставшая герцогиней Д'Этамп. Женщина весьма волевая, она сумела сплотить вокруг себя именитых людей королевства, что представляло собой сильную партию, оппозиционную моей. Она властвовала над всем двором и сердцем короля, а мне досталось лишь сердце дофина. В борьбе за власть, за наибольшее влияние при дворе мы с ней постоянно скрещивали мечи и стали непримиримыми врагами. Но, — внезапно улыбнувшись, спохватилась Диана де Пуатье — к чему я все это тебе рассказываю, дочь моя, ведь тебе и без того об этом известно.

— Не совсем, матушка, — ответила Диана Французская. — Сведения о тех временах весьма противоречивы. Кто же, как не вы, расскажет мне обо всем правдиво и без утайки?

— Не могу не согласиться с тобой, — проговорила Диана де Пуатье, — К тому же мне надо раскрыть тебе одну важную тайну, касающуюся твоего рождения…

Однако случилось так, что герцогиня открыла дочери тайну лишь перед самой своей смертью.

Диана де Пуатье, обладая хорошей памятью и не потеряв нити повествования, продолжала:

— После смерти канцлера Дюпре его место занял господин Пайе, мой очень хороший друг. Потом ко мне перешел Монморанси. Оставался адмирал Шабо, и вот тут-то герцогиня вступилась за него, последнего своего защитника. Но Пайе обвинил его в беззакониях и воровстве и затеял против него судебное дело. Он был осужден и приговорен к изгнанию, однако по ходатайству герцогини король простил адмирала, но сердце несчастного не выдержало позора, и он скончался.

Тем не менее, моя соперница не успокоилась. В результате хитроумных происков в деле восстания жителей Гента ей удалось добиться опалы коннетабля, который вернулся ко двору после смерти Франциска и ссылки канцлера Пайе, уличенного в превышении своих полномочий. Герцогиня на короткое время снова оказалась у власти, но звезда ее уже закатывалась. Смерть короля Франциска сразу все изменила: бывшая интриганка оказалась не у дел, ее ближайшие сподвижники кардинал де Турнон и маршал Д'Аннебо были уволены. Вместо них появились новые люди: коннетабль Монморанси, маршал Сент-Андре и герцог Гиз — иными словами, те, которые держали мою сторону. Но тотчас подняла голову королева Медичи вместе с ее итальянцами. Однако она не учла, что с удалением опальной герцогини я, а не она, королева, заняла первое место в душе и на ложе нового короля.

К сожалению, король Генрих своей жестокостью по отношению к протестантам окончательно посеял вражду между ними и католиками. Теперь уже дело не могло решиться миром.

Что касается герцогини, то я простила ей все прегрешения и интриги против меня и позволила ей удалиться в одно из своих поместий, хотя могла бы сделать ее последней нищенкой. С тех пор, говорят, она приняла Реформацию и помогает гугенотам.

Так или иначе, я ее не осуждаю. Ей сейчас около шестидесяти, и мы с ней всего лишь осколки старины.

Диана де Пуатье, немного помолчав, призналась:

— Король очень любил меня в то время. Мое влияние на него было безграничным, он просто был от меня без ума. Его жена, Катерина Медичи, все это прекрасно видела, но она была моложе, она была королевой и потому, вооружившись терпением, молча, ждала своего часа.

— Она ведь могла прогнать вас, отправить в изгнание! — воскликнула Диана.

— Не могла. Вздумай Екатерина поднять против меня голос, я тут же поставила бы ее на место, у меня были для этого средства и люди, а в запасе всегда оставался король, который исполнял любой мой каприз.

Бывшая королевская фаворитка умолкла, чтобы передохнуть. Ее дочь сидела молча, не шелохнувшись, глядя на мать и думая о том, какая пропасть разделяет эти два царствования: прошлое и нынешнее.

— Однако я не сказала бы, — продолжала Диана де Пуатье, — что мы с Катериной жили непримиримыми врагами. Я понимала, конечно, ее чувства ко мне, но внешне она никак их не проявляла, наоборот, при встрече со мной всегда была мила, нежна и обходительна. Откровенно говоря, как женщину я жалела ее. Однажды она серьезно заболела, и я приняла в ней самое живое участие, молилась за нее, посылала ей своих врачей. Мне не хотелось, чтобы она умерла.

— Ты проявила истинное милосердие, мама, — сказала Диана, не замечая, что перешла на «ты».

— Нет, дочь моя, скорее это был эгоизм. Мое положение при королеве меня устраивало. Что сталось бы при новой супруге короля, если бы этой вздумалось умереть? Окажись та моложе, красивее, властолюбивее — и вот уже король у ее ног, а не у моих. И тогда — прощай всё, а потом — изгнание и уединение, как вот сейчас. И, желая упрочить свое положение, я выдала вас обеих замуж: тебя за герцога Фарнезе, твою сестру — за Клода Омальского. Ты была тогда совсем юной, и в том же году осталась вдовой.