Гудериан - [28]

Первой пришлось потесниться кавалерии, за счет которой свой кусок оперативного пирога пыталась урвать интендантская служба, но потерпела неудачу, поскольку против свидетельствовали память и история в лице рейхсархива, в то время как аргументы Гудериана были неопровержимы. В 1932 году, когда перед кавалерией встал вопрос, в чем та видит свои функции в будущем, выбор сделали в пользу обособления, что казалось вполне реальным в свете недавней истории, то есть речь шла о роли «тяжелой силы», наносящей решающий удар, подготовленный действиями других родов войск. Нехотя и в атмосфере все возрастающей ревности кавалерия рассталась с функцией разведки, передав ее моторизированным войскам. В прошлом эта функция выполнялась ею неизменно неудовлетворительно.

Уступки со стороны кавалерии были не такими уж значительными в свете больших изменений, происходивших в мире, в политической и экономической эволюции Германии. Цепь событий вела страну прямиком к кризису. По мере того, как спад в мировой торговле превращался в экономический ураган, мелели реки иностранных инвестиций, вливавшихся ранее в германскую промышленность. Безработица выросла до почти беспрецедентного уровня, и экстремистские элементы, которых всегда хватало в политической жизни Германии, своим звериным нюхом почуяли, что настал их час, и начали усиленно готовиться к захвату власти. На выборах коммунисты соперничали с нацистами. Правительству постоянно угрожало падение, а политические убийцы с каждым проходившим месяцем умножали список своих жертв. К 1932 году, когда армия по-прежнему следовала своей линии невмешательства в политику и главную задачу видела в увеличении своей численности и мощи, сторонники Адольфа Гитлера, объединенные в НСДАП, были готовы к тому, чтобы отказаться от насилия только в том случае, если конституционный способ гарантирует их приход к власти или, по меньшей мере, ключевые посты в правительстве.

Гудериан старался держаться от всего этого подальше. События 1919 года оставили в его памяти след, то и дело дававший о себе знать. Многие бывшие сослуживцы по Добровольческому корпусу вступили в НСДАП или в СА, некоторые из его друзей также были нацистами. В отличие от большинства своих коллег Гудериан не был закрыт для контактов с внешним миром, но наблюдал и ждал в надежде, что рейхсвер сыграет решающую роль в обеспечении «справедливого решения» для Германии, как это уже было однажды при Секте. А пока Гудериан довольствовался тем, что рейхспрезидентом был Гинденбург, и потому не стал протестовать, когда в 1927 году Гейе, новый главнокомандующий, отказался допустить нацистов в армию, или когда в 1930 году генерал-полковник Курт фон Гаммерштейн (преемник Гейе) начал выражать сильные антинацистские чувства. Будучи младшим офицером, Гудериан был не только далек от мыслей главнокомандующего, но и не видел причин думать, что нацисты могут прийти к власти, или что Гитлер в будущем станет сильным человеком, а также хорошо это для страны или нет. Однако в 1930 году в деятельности министра обороны генерала Вернера фон Бломберга начали ощутимо проявляться новые тенденции. В 1928 году в рамках различных проектов сотрудничества с Россией Бломберг посетил эту страну. Первоочередное внимание, уделявшееся советским политическим руководством нуждам и проблемам вооруженных сил, произвело на него глубокое впечатление, тем более, что германская армия в то время могла только мечтать о таком статусе. Позднее Бломберг заметил: «Я был недалек от того, чтобы вернуться домой законченным большевиком!» Однако в 1930 году он попал под влияние Гитлера – одного из самых заклятых врагов коммунизма, потому что тот казался человеком, который сможет удовлетворить запросы рейхсвера и сделать его сильным.

Стремясь к личной власти, Гитлер уже демонстрировал свою магнетическую способность убеждать, обещая всем слоям населения, что они получат от него все, что им нужно; и пока еще никто, за исключением тех, кто сталкивался с ним очень близко, не разглядел в нем олицетворение зла. Но он знал, что генералы преисполнены решимости возродить армию не только как силу, способную защитить границы Германии – в особенности восточные, – но и как фактор стабильности и порядка внутри страны. И поэтому он объявил о своей поддержке армии и ее устремлений. Какова же была позиция Бломберга? По мере углубления экономического кризиса и роста безработицы, он все отчетливее понимал, что страну может спасти лишь объединение всех политических партий, и был готов к использованию для этой цели националистических элементов, а если это не поможет, то самой сильной партии. Тем не менее, следует сказать, что многие генералы критиковали его за выбор если не цели, то средства ее достижения.

Политические связи Гудериана с нацистами и Гитлером, как и у Бломберга, покрыты тайной. Гудериан проводил четкое разграничение между партией и ее лидерами. Роялист в глубине сердца, он лелеял прошлые связи с домом Гогенцоллернов. Разве он не служил в 1916 году в штабе кронпринца? Однако Гудериан отдавал себе отчет, что возврат к монархии не имеет смысла, и, точно так же как и все остальные немцы, разочаровался в правительствах, слишком часто сменявших друг друга. Они, по его словам, «…были неспособны привлечь на свою сторону офицеров или вызвать энтузиазм к республиканским идеалам». К коммунистам Гудериан питал стойкое отвращение и надеялся на появление на политическом небосклоне фигуры, равной по масштабу Бисмарку. Но не все офицеры думали так, как он. В 1947 году Гудериан писал: «Когда на сцену со своими новыми националистическими лозунгами вышел национал-социализм, молодые офицеры быстро прониклись симпатией к патриотическим идеям, подброшенным им пропагандой национал-социалистической германской рабочей партии. Многие годы совершенно недостаточное вооружение рейха было настоящим кошмаром для офицерского корпуса. Неудивительно, что принятие программы перевооружения, за которую горячо ратовал Гитлер, явилось решающим фактором в определении политических симпатий станового хребта армии. Ведь этот человек обещал вдохнуть в вермахт новую жизнь после пятнадцати лет стагнации».