Гудериан - [110]

Гудериан, несомненно, был очень искушен и дальновиден в военных делах, что являлось результатом почти исключительного военного образования. В политике он тоже разбирался прекрасно, что доказывает его поведение в критические моменты карьеры. И все же нельзя утверждать, что Гудериан обладал врожденным политическим нюхом, характерным для таких политически ориентированных военачальников, как, например, фон Шлейхер и фон Рейхенау.

Часто Гудериан не мог уловить признаков приближающихся перемен, не мог, как говорили о фон Рейхенау, «услышать шум растущей травы». Не то чтобы Шлейхер или Рейхенау, помогавшие нацистам укреплять их власть, могли безошибочно читать будущее, но они хотя бы распознавали опасности, таящиеся в нацизме, и принимали меры, пусть даже запоздалые и неадекватные, для их обуздания. Гудериан же, наоборот, доверчиво следовал за официальной линией и делал это слишком долго – не просчитав последствия. Иронично то, что он, сформулировавший радикально эффективные военные планы, был склонен к восприятию радикально пагубных политических идей. Готовность встать на сторону экстремистов в прибалтийских государствах в 1919 году, поддержка нацистской программы в середине 30-х, согласие с гитлеровскими догмами и дипломатическими уловками носят на себе печать поверхностности в понимании политических мотиваций и их значения. Следует, однако, добавить, что Гудериан – всего лишь один из многих в Германии и за ее пределами, кого Гитлеру удалось провести. И хотя у него уже вошло в привычку выступать против взглядов в области военного искусства, противоречащих его собственным, случаи, когда он распознал бы и отверг отвратительную в политическом отношении идею, очень редки.

Было бы ошибочно полагать, что германские офицеры закрывали глаза на то, что происходит за воротами казарм. В генеральном штабе квалифицированные специалисты регулярно выступали с лекциями по важнейшим вопросам. Система рухнула, потому что многие видные интеллектуалы бежали из страны либо пожертвовали своей идейной независимостью и честностью, поменяв их на нацистскую идеологию ради личного выживания. Непредвзятую объективную диссертацию невозможно было написать в то время, когда наиболее талантливые представители всех профессий замолчали или искажали свои взгляды и суждения. Явная слабость диссидентов, проявленная в момент становления нацизма, во многом способствовала скатыванию Германии в пропасть угодливой беспринципности и конформизма. Гудериан, рядовые сотрудники генерального штаба и простой народ оказались беззащитными перед разлагающим влиянием зла, особенно в политическом плане. Они попали в ловушку, типичную для немцев, когда поиски Идеала заводят на ложный путь, а затем начинается поспешное практическое воплощение ложного идеала, и никто не задумывается о последствиях. Широко распространено мнение, что, став в 1944 г. главой отделения Н1 штаба оперативного руководства, Гудериан имел лишь весьма слабые шансы круто изменить политический курс или хотя бы оказать на него какое-то влияние, ведь с 1938 года Гитлер, урезав полномочия военного министра, главнокомандующего сухопутными силами и начальника штаба, стал единовластным диктатором. После войны Гудериан писал: «…более молодые офицеры просто в голову взять не могли, как это их старшие начальники могли безропотно смириться с курсом, который, как теперь эти же начальники утверждают, уже тогда распознали как опасный и даже гибельный. Однако случилось именно это, и случилось в то время, когда еще было можно сопротивляться – в мирное время».

И все же, комментируя быстрое возвышение главного командования вооруженных сил – ОКВ, начавшееся в период перевооружения и продолжавшееся в годы войны, когда ОКВ существовало как бы над громоздкой системой из независимых командований трех видов вооруженных сил, Гудериан в послевоенных документах, похоже, не в полной мере оценил последствия устранения жизненно важного политического противовеса. Он принижает деструктивное значение политической стороны этого процесса и в то же время говорит о преимуществах военного фактора. И когда он стал главой в политическом отношении обесценившейся организации – ОКХ, то оказался в очень неблагоприятных условиях, поскольку был лишен возможности оказывать прямое влияние на главу государства, в чем крайне нуждался. Иронично, но по этой причине ему пришлось втянуться в те самые политические интриги, на которые косо смотрел Сект, да и сам Гудериан в прошлом явно не одобрял. Однако в обреченных на неудачу попытках подчинить своему влиянию правительство и закончить войну до того, как Германия будет оккупирована, о правилах и принципах Секта пришлось забыть. Впрочем, неудача ждала не только Гудериана, но и любого другого реформатора, который выступил бы против окопавшейся нацистской иерархии того времени. Просто не осталось никого, кто обладал достаточным мужеством и влиянием, чтобы убедить Гитлера изменить курс или свергнуть этого умственно деградировавшего демагога и его клику. Разумеется, не возбраняется задать вопрос, а смог ли бы Гудериан организовать успешное сопротивление в 1938 году? Однако размышления на эту тему бесплодны. Чтобы преуспеть там, где потерпели провал Бек, Браухич и Гальдер, и тем самым соответствовать самым жестким критериям Уэйвелла, Гудериан должен был обладать престижем и высоким воинским чином – но это пришло к нему лишь во время войны. К тому времени Гитлер относился к нему, как и к остальным, с «презрительным равнодушием».