Грязные игры - [131]

— Ты спал? — спросил он.

— Просто прикрыл глаза.

Помешкав, Коуч подошел к кровати Гриффа и окинул его взглядом, задержавшись на забинтованном плече.

— Как оно?

— Выживу. Чертовски болит.

— У них в больнице, что, нет обезболивающих?

— Мне дают, — Грифф поднял руку с иглой капельницы. — Но все равно болит.

— Серьезное повреждение?

— Хирург сказал, что пройдет без следа. Если пройду курс физиотерапии.

— Ну да, хорошо бы он оказался прав. Ты всегда от этого отлынивал.

— Она.

— Что?

— Хирург — женщина.

— А, — Коуч оглядел палату, отметив подвешенный к потолку телевизор и широкое окно. — Неплохо устроился.

— Не могу пожаловаться.

— Кормят нормально?

— Мне давали только говяжий бульон и лимонное желе.

— Голоден?

— Не очень.

Исчерпав темы для светской беседы, они некоторое время молчали. Первым заговорил Грифф:

— Спасибо, что той ночью не позвонил в полицию.

— Я позвонил.

Грифф удивленно посмотрел на него.

— Несмотря на причитания Элли, я позвонил. Но не Родарту. Поговорив с несколькими детективами, я остановился на одном из них, который показался мне разумным. Я рассказал ему, как обстоит дело, куда ты направляешься и что ситуация становится опасной, а для кого-то даже смертельно опасной. Он связался с полицейским департаментом Итаски и сразу же мобилизовал их.

— Значит, ты мне поверил.

— Я поверил ей.

— Лауре?

— Я поверил каждому ее слову. А ты остаешься лжецом.

— Я не лгал! Я не…

— Черт возьми, я знаю, что ты не убивал Фостера Спикмена или того беднягу Бэнди. Я не об этом.

— Тогда о чем?

— Ты лгал о той игре против Вашингтона.

Сердце Гриффа замерло. Он не был к этому готов.

Он удивленно взглянул на Коуча, отвернулся и пробормотал:

— О чем это ты?

— Ты прекрасно знаешь, черт возьми, о чем я. — Покрасневшее от гнева лицо Коуча наклонилось над ним, и Грифф был вынужден посмотреть ему в глаза. — Тот пас Уайтхорну. Тот пас, из-за которого игра была проиграна и ты отправился в тюрьму. — Коуч ткнул указательным пальцем в край больничной кровати. — Я знаю правду, Грифф, но я хочу услышать ее от тебя, и я хочу знать — почему.

— Что услышать? Что — почему?

Коуч кипел от ярости.

— Я смотрел видеозапись той игры, пока не окосел. В замедленном режиме и в ускоренном. Раз за разом. Тысячу раз.

— Не ты один.

— Но они не разбираются в игре так, как я. И никто не знает тебя лучше, чем я. Они не учили и не тренировали тебя так, как я, Грифф, — его голос стал хриплым, и если бы Грифф не знал, что это невозможно, то подумал бы, что на глаза тренера навернулись слезы. — Ты дал самый лучший из возможных, самый точный пас. Ты практически вынес мяч на двухъярдовую линию и вложил в руки Уайтхорна. Прямо между цифр на его футболке.

Коуч выпрямился и отвернулся на секунду, а затем снова повернулся к Гриффу и просто сказал:

— Он его не поймал.

Грифф продолжал молчать.

— Уайтхорн его не поймал, — повторил Коуч. — Но не потому, что ты дал плохой пас. Он просто выронил этот проклятый мяч.

Грифф кивнул, чувствуя, как его захлестывают эмоции.

— Он выронил этот проклятый мяч.

Коуч выдохнул с таким звуком, как будто из надувной игрушки вылетела затычка. Гриффу даже показалось, что он уменьшился в размерах.

— Тогда, бога ради, почему ты лгал, что сдал игру? Почему ты сознался в преступлении, которого не совершал?

— Потому что я был виноват. Чертовски виноват. Я собирался напортачить и проиграть ту игру ради собственной выгоды. За два миллиона долларов я собирался сделать так, чтобы мы проиграли. Но…

Грифф умолк, не в силах продолжать. Когда он заговорил снова, его голос был спокойным и серьезным:

— Но когда дошло до дела, я не смог. Я хотел победить. Я должен был победить. — Его пальцы сжались в кулак, как будто он пытался поймать что-то ускользающее. — Единственная надежда на спасение, которая у меня была, — это выиграть ту игру.

Он лег на спину и закрыл глаза, вновь увидев себя на поле. Он слышал рев трибун, вдыхал запах пропахших потом футболок товарищей, сбившихся в кучу, чувствовал напряжение, охватившее стадион с семьюдесятью тысячами орущих зрителей.

— Мы проигрывали четыре очка. Филд-гол тут не помог бы. Время истекало. Тайм-аутов не осталось. Худший из возможных сценариев, и вдобавок ко всему на кону был Суперкубок. У нас было время всего на один розыгрыш. Чтобы получить деньги от «Висты», мне нужно было всего лишь протянуть время, и Вашингтон бы победил. Но после последнего совещания на поле я подумал: да пошли они, эти подонки из «Висты». Вместе со своими долларами. Они могут сломать мне обе ноги, но я выиграю этот чемпионат. Все зависело от одного розыгрыша, Коуч. От одного паса. Я должен был один раз сделать выбор, чтобы стать лучше той грязи, из которой я вышел. От того, что я сделал бы в том розыгрыше, зависело, каким я стану. Вся моя жизнь.

Он открыл глаза и грустно рассмеялся.

— А потом Уайтхорн выронил мяч. Он выронил его! — Грифф провел ладонью по лицу, как будто стирал из памяти ту картину: лежащий на спине нападающий в зоне защиты, его пустые руки и отсчитывающие время матча часы с нулями. — Но на самом деле это не имело значения. Я уже продал душу дьяволу. После поражения я подумал, что могу все равно получить за него плату. Когда пришел Бэнди с моими деньгами, я взял их.