Грязь - [13]

Но вот все ставни открыты, мягкий ветерок гуляет по хижине, выгоняя затхлый воздух. Наконец он смог войти внутрь, в маленький трехкомнатный домик. В спальне ему не понравилась дурацкая занавеска, а в большой комнате со столом и несколькими стульями мебель оказалась расставленной, как на кухне. В кухне же он обнаружил только мойку с ручным насосом, пыльные полки и пустую коробку из-под мороженого.

Он положил свой большой мешок и спортивную сумку на пол и начал расставлять в линию их содержимое. Бутылка из-под молока, заполненная свежей водой, мешок с яблоками, чай, мясные и овощные консервы, колбасный фарш, кварта виски, которую он позже выпьет залпом для того, чтобы заснуть, ощущая приятный вкус спиртного. Он мог потребить феноменальное количество виски, совершенно не пьянея.

Он открыл банку венских сосисок и съел их одним махом, запивая водой. Только сейчас он издал первый за все время своего пребывания здесь звук — громогласную, резкую отрыжку, которая прогремела в тишине, как гудок сирены в тумане.

— Ыхх, — рявкнул он. — Уфф, — и выхлоп дурного запаха изо рта.

Интерьер оказался типичным для рыбачьей хижины. Кровать, стол, три маленьких стула, складная лодка, складной стул, масляный фонарь, который уже был пуст, пара рыбачьих снастей и дешевая удочка с вертушкой. Ничего интересного.

В углу рядом с маленькой лодочкой — подставкой для ног, сделанной из сломанной дубовой доски, стояла полуразломанная коробка с инструментами. По всей комнате валялись куски засаленных обоев и обрывки газет. Ни салфеток, ни полотенец, ничего, что создает домашний уют, он не нашел. Определенно хижину давно не посещали.

Он подумал, что, вероятно, ее не проветривали уже несколько месяцев. Запах гнилой рыбы все еще не выветрился, и охотник за людьми налил большой стакан виски и выпил его двумя глотками, вздрагивая после каждого. Он не любил вкус спиртного, ему нравилась лишь теплота, которая разливалась по телу. Ему захотелось льда и помыться.

Позже он возьмет кастрюли, выйдет и наберет немного речной воды, чтобы попытаться наладить насос. Но сейчас единственным его желанием было протянуть ноги и немного отдохнуть. Он уселся на один из стульев, который застонал, угрожая рассыпаться под его массой. Тогда он положил свои ноющие ноги на стол и опять стал пить виски, предвкушая то огромное удовольствие, которое получит, если владельцы этой хижины вдруг приедут сюда на выходной. Что за сюрприз он им всем преподнесет — маме, папе и маленьким братику и сестричке! Он позволит малышам и папе увидеть сюрприз, который он приготовил маме. Вот о чем он думал, сидя в темной вонючей крысиной норе, вдыхая запах тухлой рыбы и глотая спиртное.

Монстр знал, что если не попытается отсидеться, то он обречен. Они придут за ним. Следы его деяний широки и ясны, будто их оставила гигантская брюхатая медведица, и следы эти жгли Банковского сильнее, чем сковорода Ада, и еще украденный «меркурий» с серебристо-виниловым верхом. Все это словно светилось на дверях огромной надписью: «Эй, посмотри на меня!» Поэтому его первая проблема — сменить машину. Затем он должен изменить себя. Себя нынешнего, ибо он позволил себе то, чего никогда не допускал раньше, — он совершил ошибки. Много ошибок. Как никто он знал цену невнимательности. Если он не изменится, его поймают.

Он подтянул свою тяжелую спортивную сумку поближе и начал перебирать вещи, пока не нашел большую голубую книгу. Это был бухгалтерский гроссбух, где четыреста тридцать девять страниц из пятисот уже оказались заполненными мелким аккуратным почерком с четко расставленными датами. Слова на первой странице — «Корысть исключена» — были написаны крупными буквами. Это Библия Каторжника.

Он опять присосался к бутылке, слегка сотрясаясь и чувствуя, как жидкость обжигает внутренности, и открыл страницу 106, чтобы записать план своего первого шага. Это книга планов помогала ему обвести всех их вокруг пальца. Он вернется в Чикаго и будет ради своего удовольствия забирать жизни этих людишек. Много, много жизней…

Ли Анна Линч

— Давай, давай, деточка, ты же знаешь, уже пора ложиться спать!

— Знаю, — ответила Ли Анна, решительно направляясь в ванную комнату чистить зубы.

Эдди было приятно, что у нее растет послушный ребенок. Почти совсем не плакса. Стоит только сказать, что следует делать, а что нет, и она всегда это выполняет. Конечно, немного трудно без Эда, даже с очень послушной Ли. Когда самой Эдди было восемь лет, ее держали в ежовых рукавицах.

Ли вышла из ванной розовощекая, голенькая, маршируя с высоко поднятыми коленями, как будто шла под неслышимый барабанный бой, плоскогрудая и с небольшой припухлостью на животике от излишнего количества сладкого. Эдди уже начала следить за ее диетой — это не составляло проблемы.

— Ма! — прозвучало из спальни, и Эдди вошла укрыть свое маленькое сокровище.

— Ма, расскажи мне про Ики и Бу-Бу, — попросила Ли сонно, положив палец в рот, но тут же вынула его, вспомнив, что уже не маленькая. Она прижала к себе своего любимого плюшевого медвежонка, говорящего панду, которому дала имя Джордж. Она так часто и так крепко прижимала его к себе, что синтетическое покрытие игрушки стерлось и немного разошлось на выпуклостях. Ики и Бу-Бу были эскимосом и канадским оленем, придуманными ее отцом.