Грузия - [8]
Попробуйте сравнить себя с нею. Вы высоки ростом и по-разному изящны, а она мала. Она глупа — но актер умней зрителя, а пляшет перед ним. Вы для нее, а не она для вас. Вы платите налоги, из ваших денег она получает пенсию, а она молчит, она не делает для вас ничего — зато «нуждается в постороннем уходе».
Еще раз: она глупа?
Вы умны, но разве пути логики не так же случайны, как мои? Сколько мнений, оттенков… Боже, какой шум!..
Грузин был прекрасен. Его душа — как античная статуя. Его хамство божественно. Слышите, я люблю его! И знаете, что с ним случилось? Он умер в Грузии. Умер, едва ступив на родную землю — рассыпался. Проведя в безвременье классические три дня, он не выдержал драгоценной реальности. Его тело за эти три дня разложилось, и достаточно было только коснуться земли, сойдя с трапа самолета, чтобы лопнула кожа.
Но он стал призраком, и преследует почему-то меня. Даже сейчас толкает под руку, мешает писать… Наверное, он не оставил и Нану…
В первое время я еще на что-то надеялась. Я делала для Наны все, что было в моих силах, а чтобы не очень раздражать ее своим цветущим видом, занялась изнурением плоти. Я перестала есть мясо и масло, и молоко — одну траву ела. Я ослабела, и… Боже, как измучила меня зелень… Даже кровь едва не изменила цвет… Рискните повернуться раненым боком к лесу — и зеленая свежесть погасит красное. Полтора ведра зеленого вина… А у меня правый рукав так тонок, что ходить по зеленому лесу страшно — можно не выйти, можно по дороге стать елкой…
Я попала в страшную кабалу к погоде. Если на улице было солнечно — я трезвела, а дождь вызывал тошноту. Мне не надо было бы высовываться на улицу, но как оставить Нану? Нана запрещала мне приходить, но я не слушала… И вот все кончилось…
Нана, Нана, я ни в чем не виновата перед тобой, я больше не русская, я елка… Я не могу продолжать, я запуталась, сбилась с такта, я больна, голодна, мне не удержать пера в руках… Вот и случилось то, чего я боялась, — я не помню уже, что хотела сказать… Я задернула занавески, но маленькая щелочка осталась, и мне видна зеленая ветка — я протягиваю руку к ней, и на пальцах сквозь кожу прорастают иголки… Нана! Нана! Очнись!
…Я вижу, как она медленно поворачивается — в тысячу раз медленнее, чем можно предположить…
Только не волнуйся… Я попробую. Еще чуть-чуть…
Вот как все было в тот день…
Я накупила целую сумку продуктов и пошла к ней… Я на улице. Сколько красок, а я без кожи. Нана! Я шептала: «Нана! Отдай мне свою кожу, толстую — зачем она тебе — не в Тбилиси же в ней ехать — а уж я сумею должным образом ею распорядиться…»
Мне было больно, я давно была в скверном состоянии…
Если б это было безумие, я справилась бы с ним. Безумие предусматривает некоторую несвойственную мне распущенность, оно само — допущение. Очень уж много позволил себе тот, кто свихнулся — душа, душа забыла свое место, забыла, что она не лучше других, столь же больных душ, которые терпят, не бесятся. Со мной — иначе. У меня не было больше души, и разум ушел, оставив меня всю в красках. Слабоумие, а не душевная болезнь — вот что мне досталось (кое-какие чудачества помогают иногда в таких случаях выдать одно за другое, но они происходят от той или иной, или третьей нехватки ума — сами по себе они не родятся). Симуляция сумасшествия, сонная свобода — и та уже давалась мне с трудом. Заторможенность мешала даже хулиганству — я выматерилась бы с наслаждением, да не открывался рот. У вас бывают такие сны, когда вы знаете, что спите, и шутите, веселитесь предерзко?.. Приступы головной боли и тошноты участились — все краски перепутались, но не смешались… Боль — главное, она сильнее мысли… Нана! Хоть бы мне сделаться нечувствительной к бели, как ты…
Нана не открыла мне дверь, а я притащила тяжелую сумку с продуктами. Я только хотела покормить ее… Ее мать уже почти не вставала с постели, ничего не готовила. Они лежали в одной комнате — каждая на своей кровати и лицом к своей стене…
Нана подкатилась к двери в инвалидном кресле, на которое я еще вчера посадила ее, и сделала мне «пр-р-р» в замочную скважину.
Я была в ужасе — значит, ночь она провела сидя.
Значит, вечером у матери не хватило сил переложить ее в постель. Я-то понадеялась на нее — поднять Нану и усадить в кресло она не может, а кое-как вывалить ее на кровать ей до этого случая удавалось. Наверно, ей очень было плохо, если Нана до сих пор в кресле… И она не смогла сейчас встать…
Я просидела спиной к двери на резиновом коврике весь день, я стучала в дверь затылком, локтями… Я хотела покормить их, но пришлось тащить сумку обратно… Я в метро, в моем коридоре. Мне тяжко! Здесь нет почти красок — бежевые стены нежны, но столько света! Как будто я не в коридоре, а в луче прожектора.
А слабоумие — оно одушевлено? Все ясней и ясней становится мне, что очертаниями оно напоминает Грузию. Оно делается все злей, настойчивей… Оно поднимается изнутри, как тошнота… А Грузия — пропасть… И черножопый призрак сам не умирает до конца, и мне умереть не дает… Смерть заключается в яйце, надо разбить яйцо, чтобы все умерли… Кажется, мне удастся последнее хулиганство… Я начинаю одно за другим выхватывать яйца из сумки и швырять их в стены. Я в метро, в том переходе… Одно за другим растекаются они по стенам, я размазываю их рукавом, я вся в грязи, в слезах и в восторге, я буйствую напоследок.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.