Грустничное варенье - [15]

Маленький саботаж был назначен Ларой на третий урок. По расписанию было чтение, а Лиля так и не выучила стихотворение, заданное на дом, и ее нужно было спасти во что бы то ни стало, так что комочек пластилина, принесенный из дома, уже размягчался в кармане от тепла сжимавшей его Лариной ладошки. Он неминуемо должен был оказаться в замочной скважине кабинета, запертого на большую перемену, когда все одноклассники во главе с Анной Сергеевной отправятся в столовую, и сестрами уже владело веселое предвкушение от задуманной выходки. Но в конце второго урока Анну Сергеевну вдруг вызвали к телефону в учительской, и, когда до переменки та не вернулась, на завтрак ребят повела завуч.

Быстро проглотив бутерброд с сыром и не выпив и половины сладкого, неприятно-тепленького чая, Лара воспользовалась случаем и улизнула в коридор, подмигнув на прощание Лиле. Все должно было пройти гладко, как вдруг в холле девочка наткнулась на Анну Сергеевну. Та сидела на лавочке, где обычно переодевали сменку, и смотрела прямо перед собой, а вокруг нее сгустилась дымка тяжелого, грязно-синего цвета с изумрудными сполохами. Лара насторожилась и замерла, спрятавшись за стендом расписания. Она уже знала, что все ореолы синих тонов не сулят ничего хорошего, а такие изумрудные сполохи то и дело замечала у старшеклассниц, когда они крутились возле молодого учителя физики и с неприязнью косились на своих соседок. Что такое физика, Лара пока не знала, и истинного значения изумрудно-зеленых чувств тоже не понимала, но ощущала за этим что-то болезненное, как от занозы в пальце, только сильнее. И пока девочка раздумывала, что ей делать дальше, Анна Сергеевна вдруг вскочила и выбежала на улицу, прямо на мороз, хотя на ней была только юбка и тоненькая белая блузочка. Лара метнулась к окну, припала лбом к прохладному стеклу и успела заметить, как Анна Сергеевна вытирает рукой глаза, стаскивает с пальца на правой руке кольцо и зашвыривает его в сугроб, только что так любовно сооруженный школьным дворником дядей Гришей.

– Ну что, готово? – шепнула Лиля сестре, когда та вернулась в столовую. Лара покачала головой. Когда завуч попросила детей встать в пары, она тихо объяснила Лиле, что у Анны Сергеевны сине-зеленое настроение, и, наверное, урока не будет.

Так и вышло. Завуч объявила, что их учительница заболела, и остаток дня одноклассники просто просидели в кабинете под ее надзором, мастеря из цветной бумаги аппликации. Тут же, в уголке, Лиля и выпытала у сестры правду о том, что она видит всех «в цветных облачках».

– Я не понимаю, как это! – хмурилась она. Лара была сбита с толку:

– Ну как же так, Ли! Не придуривайся!

– Я и не придуриваюсь, – насупилась Лиля. Лара в растерянности вздохнула.

В этот момент завуч как раз отчитывала одного из мальчишек, только что щелкнувшего линейкой соседку по парте:

– Миша, если тебе нравится девочка, не надо ее бить!

Мальчик покраснел, и вокруг него начал наливаться аметистовый ореол стыда.

Лара зашептала Лиле:

– Ну вот….посмотри на Мишу. Ему стыдно. И вокруг него все сиреневое…

Лиля пристально оглядела одноклассника. Миша как Миша. Она пожала плечами:

– Я ничего не вижу!

Сначала Лара обижалась на сестру, думая, что та нарочно упрямится. Но вскоре с удивлением поняла, что та и правда не замечает оттенков чужих настроений. Как не замечает и мама, и папа, и все остальные. Родители не обратили на ее слова большого внимания, приняв это за очередную выдумку, одну из тех, что все время завладевали богатым Лариным воображением. Девочка не стала их переубеждать, достаточно было того, что через пару недель ей все-таки поверила Лиля. Лара взяла с сестры торжественное обещание, что та никому не скажет. Это был еще один секрет, такой же, как их тайный язык.

Только много позже Лара разобралась в нюансах человеческих эмоций – не во всех, но в большинстве. Изумрудно-зеленое чувство с резким, металлическим отблеском называлось ревностью. Она частенько оттеняла мягкий свет первых влюбленностей, которые рождались в стенах школы. Лару не переставало удивлять, как неравномерно порой распределяются цветные ореолы. Грядущая контрольная по математике была способна перекрасить настроение двадцати ребят в холодную сероватость уныния. Появление Лили заставляло почти всех мальчиков в классе покрываться нежной розовой дымкой, и стоило ей предпочесть кого-то одного, чтобы позволить ему донести свой портфель до подъезда, как остальных начинало лихорадить: от завистливого желтого до соломенно-палевого отчаяния. По отношению к самой Ларе такого ажиотажа вовсе не наблюдалось, но это было даже к лучшему – она просто не представляла, как себя вести в этом случае. Даже смотреть на все это со стороны было довольно утомительно, кроме того, она смущалась своей обреченности невольно подглядывать за людьми, замечать то, что они не хотели бы показывать первому встречному. Так что Лара постепенно училась приглушать цвета ореолов, словно не обращать внимания, глядеть вскользь. Это требовало колоссальных усилий и долгой практики, к вечеру особенно насыщенного дня от усталости давило голову и тошнило. Но с каждым годом становилось все проще не замечать, что продавщица в бакалее чем-то расстроена, а сосед ревнует жену, и, кажется, за дело, если учитывать ее лавандово-лиловую вину. Лару часто сбивало с толку, когда люди вели себя совсем нелогично, и во власти синих и серых эмоций пытались шутить и смеяться. Она чувствовала себя неловко, ей становилось не по себе, потому что в этом несовпадении было что-то неестественное. Ничто так не пугало ее, как людское стремление выдать за правду то, что правдой не является. Но с годами Лара научилась примиряться и с этим.