Грустная история со счастливым концом - [3]

— Круглосуточно,— автоматически повторила Таня.— Круглосуточно...

И тут произошло то, что никак не объяснить с точки зрения логики и здравого смысла, во всяком случае не объяснить до конца.

Она подошла к почтовому ящику — подумала о Жене — посмотрела на конверт, на ящик — и попыталась представить, что случилось бы с нею, брось она в узенькую черную прорезь это письмо. Она даже, чтобы лучше себе это все представить, поднесла конверт к щелке и вложила в нее, крепко стиснув уголок в потных кончиках пальцев... Она чувствовала себя в тот момент так же, как если бы примеряла перед зеркалом новое платье, зная, что оно чужое и никогда не сможет ей принадлежать...

Но тут громко ударил станционный колокол — Таня вздрогнула — и конверт сам собой выскользнул из ее пальцев. Только уголок мелькнул и исчез, будто никакого письма и не было.

Таня не сразу сообразила, что произошло непоправимое.

Она попробовала заглянуть в щелку, но ничего не увидела. Она попыталась протиснуть внутрь палец, но только покарябалась о железо. Она побежала к поезду, но тут же вернулась и в полной растерянности остановилась перед ящиком.

Колокол ударил дважды, и состав медленно тронулся.

Таня в отчаянии забарабанила по ящику кулаком, оглянулась и кинулась догонять свой вагон...

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой всеми владеют самые лучшие намерения

В конце августа Нора Гай получила первое ответственное редакционное задание.

На летучке обсуждался номер, посвященный новому учебному году. Завотделом культуры и быта предложил свой план: передовая «Здравствуй, школа!», фотоэтюд «Прощай, лето!» и обобщающая статья завгороно.

Всем стало скучно.

— У вас потрясающая фантазия, Титаренко,— сказал редактор. Он только вернулся из отпуска, был полон свежих сил и черноморского юмора.— Значит, «Здравствуй, школа!» и «Прощай, лето!»... А больше вы ничего не придумали?

— Еще статья завгороно,— напомнил Титаренко.— По-моему, как раз что требуется. Каждый год даем.

В отличие от редактора, он еще только собирался в отпуск...

Редактор пощелкал затвором двенадцатицветной шариковой авторучки.

— Скажите, Титаренко, вы когда-нибудь были школьником?

— А как же,— сказал Титаренко.— Я и университет закончил. Правда, заочно.

— Нет,— сказал редактор,— я не о том... Вас когда-нибудь выставляли из класса?

— То есть как?..

— А так. Ну, за болтовню на уроке, за подсказку? За то, например, что вы приволокли с собой дохлую крысу?

— Это правда,— сказал Титаренко, теряясь,— я и в самом деле когда-то принес в школу дохлую крысу... — Он

— Жаль, что давно,— сказал редактор.— А я однажды привел в класс чистопородного бульдога, правда, в наморднике, но наша немка не разобрала, что на нем намордник...

Тут все стали наперебой вспоминать собственные школьные проделки.

— Вот видите, Титаренко,— сказал редактор, когда поток веселых и легкомысленных воспоминаний стал мелеть,— надо быть ближе к действительности. Все мы был детьми, почаще думайте об этом, когда готовите материалы.

— Но,— возразил Титаренко,— но не станем же мы в первосентябрьском номере писать о крысах или там о бульдогах... Мы обязаны воспитывать молодежь на положительных примерах.

— Вот и поищите их в жизни,— сказал редактор и снова защелкал авторучкой.— Поищите их в жизни, среди т самых мальчишек и девчонок, которые придут в школы первого сентября. И напишите, чтобы тут было все: и лирика и пафос, и романтика, и героика, если хотите... У вас есть на примете какая-нибудь тема?

— Пока нет,— обиженно сказал Титаренко.— Но можно написать об астрономическом обществе из пятой школы.

— Уже писали!— зашумели вокруг.— «Наши пулковцы», «Открыватели новых планет»!.. А общество заглохло еще в прошлом году!...

— Вот и хорошо,— сказал Титаренко.— Поможем возродить былую славу...

— Да,— сказал редактор,— конечно...— Он так долго пристально смотрел на заведующего отделом, что всем сделалось неловко за Титаренко. И все бросились его выручать, стали подсказывать темы, и чего только тут не было — и «маршрутами отцов», и «глазами детей», и походы юных альпинистов, и молодежные трудовые лагеря, и «комсомольская копилка», и масса, масса всяческих других интересных и увлекательных тем, но неожиданно выручила Титаренко Нора Гай, студентка журфака, которая проходила в редакции учебную практику.

Настоящее имя Норы Гай было Элеонора Попугаева. Усилиями всей редакции для нее сочинили псевдоним, и не какой-нибудь, а даже с известным налетом артистизма. Беда лишь в том, что за месяц практики он появился в городской газете лишь два раза, и то под малозначительными информашками. Остальное время Нора Гай отвечала на стихи и обрабатывала письма. Разумеется, ей не терпелось сделать какой-то большой, проблемный материал, который бы вызвал отклики, о котором бы заговорили... Однако кроме пары информашек, подклеенных ею, правда, в специальную тетрадь, Нора еще ничего не опубликовала, а как это часто случается с близорукими некрасивыми девушками, которые носят очки и постоянно ищут косметические средства, чтобы свести с лица густые веснушки, Нора страдала от застенчивости и никогда бы не решилась выразить вслух свои притязания.