Групповые люди - [151]

— Что и требовалось доказать! — захлопал в ладоши генерал.

— Наконец-то дошло, — захохотал Никулин.

— Что дошло? — удивился я.

— А то, что сегодня настоящий троцкизм внедряется повсюду, — шепотом сказал Никулин.

— Что же делать? — спросил я наивно.

— Бороться надо. Бороться и еще раз бороться, — сказал твердо Никулин. — Россия велика. Ой-ой, как велика. А ее умом-то не понять и аршином не измерить…

— У нас есть силы, чтобы спасти отечество, — сказал твердо генерал. — Конечно же, мы многое упустили, но шансы еще есть…

— Но вы же грузин, — почему-то выпалил я. Но Микадзе понял.

— Таковым себя не чувствую. Сумел, как и Сталин, преодолеть национальную ограниченность. Мы создали новый тип советского человека. И здесь я полностью согласен с Барбюсом: Сталин и есть первооснова этого нового человека, образец, как хотите это называйте. Но он не сбрасывал со счетов и национальный момент. Он и здесь вычленил главное звено — русское начало.

Помните: "Я подымаю первый тост за великий русский народ"? Это гениальный ход, гениальное вычленение главного звена. Именно поэтому сегодняшние россияне приняли Сталина как своего. Он для них не был грузином. Он был зодчим. Гением.

— А вы заметили, что сейчас даже водители "МАЗов" и чистильщики обуви убрали портреты вождя всех народов… — снова, должно быть, невпопад сказал я.

— Что ж, длительная пропаганда подействовала, — сказал с горечью генерал. — Народ не знает всей правды. Народу подсунули ложь, и он изменил свое мнение о вожде, которого убили как раз в годы уже намеченных грандиозных преобразований в стране…

— Что вы имеете в виду?

— А то, что вы сейчас бьетесь с одной паршивенькой колонийкой, а у Сталина был уже готовый план всю страну превратить в образцовую колонию, восемьдесят заводов уже были переведены на изготовление колючей проволоки, впервые в мире намечено было создать миллион двести подземных колоний — о, это необыкновенный замысел! О нем надо либо подробно, либо вообще не говорить…

— А что, Сталина действительно убили? — это Никулин спросил. — Расскажите хотя бы вкратце.

— Тут тоже кратко нельзя. Я располагаю серьезными документами о смерти Сталина, которые мне передал его сын Василий.

— Расскажите, — взмолился Никулин, и я поддержал его просьбу.

— Хорошо, — ответил генерал. — Только давайте сначала попаримся…

Я точно помню: когда мы вошли в парилку, погас свет. И в это время ко мне прикоснулось что-то огромное и волосатое. Я еще подумал: "Не должно быть здесь зверей, температура как-никак под сто двадцать градусов, ни один волк или медведь не вынесет такой жары". А животное — это уж точно было животное — Дохнуло в мою сторону таким густым и горячим перегаром, что я едва не потерял сознание. Снова могу свидетельствовать на любом суде, что это был именно перегретый перегар, так как я тогда подумал, что только перегретый перегар может отдавать таким зловонием, я еще и засмеялся: никогда в жизни не мог предположить, что перегар можно подогревать. А животное между тем стало шарить по полкам, и генерал нас успокоил:

— Это Василий Сталин пришел. Вы не хвылюйтесь, падлы, — Здесь Микадзе почему-то заговорил голосом Багамюка. — Он не станет вам рвать кадыки. Кстати, он и начнет рассказ…

— Ну что ж, слушайте и не перебивайте, — начал свой рассказ Василий. — Операция "Убийство вождя" длилась сто сорок три дня. Как вам известно, самыми близкими людьми, не отходящими от Сталина ни на работе, ни дома, были его секретарь Поскребышев и начальник личной охраны генерал-лейтенант Власик. У аккуратиста Поскребышева, который за двадцать лет службы со Сталиным не имел никаких замечаний по проходящим через него делам, вдруг пропадает важный секретный документ. Его, естественно, снимают, Власика тоже сумели убрать, и Сталин остается в какой-то пустоте, именно в период этих ста сорока трех дней. Кроме того, Хрущев добился размолвки Сталина с Молотовым, и Вячеслав Михайлович, который был наиболее частым посетителем Иосифа Виссарионовича, перестал бывать у него. Это важный момент, ибо Сталин наверняка своим преемником назвал бы Молотова.

В сложнейших условиях, когда у Сталина на Кунцевской даче, где он фактически жил, не было ни детей, ни Молотова, ни Поскребышева, ни Власика, самыми последними посетителями 28 февраля 1953 года были Хрущев, Микоян, Маленков, Берия и Булганин. Они собрались, как обычно, после работы, решали служебные вопросы за обеденным столом, разошлись поздно ночью.

На следующий день, в воскресенье первого марта, между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью часами Хрущев, Микоян, Маленков, Берия и Булганин снова собрались на Кунцевской даче по тревожному звонку офицеров личной охраны, которые рассказали следующее. Сталин не позже одиннадцати часов всегда вызывал одного из них и просил чай, но так как сегодня он никого не вызвал, послали Валентину Васильевну Истомину, преданнейшего человека, служившего в семье Сталина более восемнадцати лет, которая сообщила, что Сталин лежит на полу, — "он, очевидно, упал с дивана большой комнаты, где обычно спал. Мы подняли Сталина и переложили на диван малой комнаты".