Грудь четвертого человека - [24]

В строевом подразделении Иван пробудет недолго – его вскоре переведут в артмастерскую. Руки у парня золотые, голова светлая, душа теплая – мы с ним сдружимся.

Но в полку еще, как минимум, два учителя. Правда, не с высшим образованием. А со средним специальным: оба окончили Черновицкое педагогическое училище. Один из них попал в наш взвод и стал вскоре моим ближайшим другом. Это Михаил Манеску, румын, родившийся в

Бухаресте, но впоследствии оказавшийся на территории СССР и ставший советским гражданином. Вот его, как и меня. не призывали из-за пятна в анкете, только из-за другого "пятна": румын как представителей нации, имеющей вне Советского Союза собственную национальную государственность, призывать в нашу армию было "не полежено". Или, по меньшей мере, не желательно.

Мы познакомились с Манеску еще в карантине. Общительный и разговорчивый, он, однако, по-русски говорит с чудовищными ошибками, с сильным акцентом. А лицом, как считают многие, смахивает на еврея.

Я-то этого не нахожу: у него облик, скорее, "среднеевропейский", разве что смуглее, и зарастает бородой он так же быстро, как и я, что, впрочем, свойственно многим брюнетам независимо от национальности. Из-за этого нас много раз будет путать новый заместитель командира полка подполковник Русин. Встретив меня и заметив, что я не свежевыбрит – потребует.

– Пять минут: побриться и доложить!

Через несколько минут попадется ему Манеску – у того тоже подбородок и щеки синие. Русин кричит на него:

– Ты почему не выполнил мое приказание?

А это он принял его за меня. В другой раз все повторится – только наоборот: его Русин пошлет побриться, а мне устроит распеканцию. За невыполнение…

Мне как еврею Манеску первому (и, может быть, единственному) поведал трагедию своей первой любви. Он встречался с сокурсницей-еврейкой, но ее мать решительно разрушила их роман, запретив дочери выходить за "гоя". Та послушалась. Михаил никогда не ставил ей этого в вину, рассказывал о ней с нежностью и любовью.

Лишенный какой-либо национальной идиосинкразии, я глубоко ему сочувствовал, а мать девушки осуждал за национально-религиозный предрассудок и фанатизм.

Жениться на другой Миша не успел, да и не было у него пока что другой.

В полку служило много молдаван. Они с румынами по существу один народ, язык практически общий. Только и разницы, что румыны писали латиницей, а молдаване – кирилицей. Манеску пользовался у них непререкаемым авторитетом.

Я проникся к нему особенной симпатией после такого случая.

В одной с нами казарме был старослужащий солдат Сенька Веньжин – широкогрудый коротышка из глухого сибирского села. Не знаю почему, но среди сибиряков повышенный процент русопятов, кичащихся своей русскостью и презирающих инородцев. У Веньжина была невероятно противная мне привычка высмеивать нерусских, приставать к ним, говорить им гадости. Притом, сам он обладал внешностью скорее каряка или якута, нежели русского: узенькие глазки-щелочки, широкоскулая физиономия… И вот однажды я стал свидетелем того, как этот Сенька из-за чего-то задрался с Манеску. Меня они оба видеть не могли – я стоял в стороне за койками. Так что Манеску говорил и действовал не напоказ.

В ходе спора Веньжин не замедлил высказать свой главный

"аргумент": назвал Манеску евреем. Тот вполне мог отвергнуть такое

"обвинение", но делать этого не стал.

– Да, я еврей! – с гордостью сказал румын. – А еврей – что: не человек?

Этого было для меня достаточно, чтобы навсегда проникнуться доверием к моему товарищу.

Прошло много лет. Мы с Михаилом первое время обменивались письмами. Перед тем как меня уволили в запас, он получил отпуск с выездом на родину – не в Румынию, однако, а в Закарпатье, где он успел поработать учителем, и в Черновцы, где оканчивал педучилище.

Там, в Черновцах, училась его "заочница" (партнерша по переписке, с которой он познакомился заочно, при посредстве служившего у нас в полку молдаванина). Приехав в отпуск, он на ней женился, и через год они вместе поселились в Закарпатье, где он стал заведовать школой в румынском селе.

Как часто бывает в жизни, наша переписка прервалась.

И вот – в 1990-м лечу в самолете из Будапешта в Тель-Авив.

Огромный "Боинг" заполнен евреями-репатриантами. Все возбуждены, легко идут на контакт. Разговорился с соседним пассажиром – он из

Закарпатья. Наудачу рассказываю, что служил вместе с Манеску – "он там в ваших краях директор школы"…

– Михаил Николаевич?! – обрадовался сосед. – Да ведь мы с ним друзья!

Господин Городецкий рассказывает мне о нашем общем друге: да, он женат на той же Паше, у них несколько уже взрослых детей, Манеску и теперь директорствует в школе села Глубокий Поток…

Приехав в Израиль, я Михаилу написал. Но ответа – не получил. Что ж, может, он забыл меня. Или затрудняется писать по-русски. Или еще какая-то есть причина… Как бы то ни было, желаю ему счастья.

Глава 14.Начальник ликбеза

Вся учеба в Советской Армии называлась "боевой и политической подготовкой". Ну, без боевой ни одна армия в мире не обойдется. А

Советская не могла, конечно же, и дня прожить без политики.

Политзанятия проходили еженедельно, в обязательном порядке. Но ПУР