Грубая обработка - [90]

— Я и так их делаю немало.

— Хорошо, но всегда найдется место для большего количества.

— Ты вор, домушник, какого черта лезешь в этот бизнес?

— Гитлер начинал маляром, красил дома, но ведь не занимался же он этим делом всю жизнь?

— При чем здесь, черт возьми, Гитлер?

— Ни при чем.

Стаффорд уставился на Джерри. Правый глаз у него задергался.

— Сбывая вещи, я встречаюсь со многими людьми, — пояснил Грабянский. — Я знаю, что они занимаются торговлей, но не только. Их можно подключить к делу. Но только на регулярной основе. Непременно на регулярной. Вы понимаете?

— Держишь меня за круглого дурака?

— Я говорю, что если это… — он указал на сумку, — …если это одноразовая операция, нам лучше забыть друг о друге.

— Можешь не беспокоиться.

— Я хочу сказать, что могу пойти и в другое место…

— Ты что, не понял? Я могу доставать столько, сколько нужно.

— Кокаина?

— Конечно, кокаина. Ты думаешь, я говорю… Внезапно Стаффорд замолчал. Солнце вышло из-за тучи, и его лучи, отразившись от чего-то на крыше колледжа, резанули по глазам Алана. Что это было — бинокль, видеокамера — не играло никакой роли. В любом случае это был сигнал тревоги.

— Подождите…

Но Стаффорд уже мчался прочь. Затем он остановился и, передумав, повернул обратно. По дороге он выхватил из кармана своего короткого пальто какой-то предмет, блеснувший на солнце. Грабянский заметил это и быстро пригнулся. Но оказалось, что недостаточно быстро. Конец ножа вспорол запястье его руки, рассек большой палец, ладонь, сухожилия между пальцами. Грабянский вскрикнул, отдернул пораненную руну, скорчившись от боли, а нож, описав полукруг, впился в него снова, на этот раз в лицо.

Резник уже выскочил из своего укрытия и бежал к месту происшествия. За ним несся Норман Манн, отдавая на ходу приказания в микрофон.

Что-то брызнуло в глаза Грабянского, и он попытался стереть это «что-то» пальцем, поняв, что это его кровь.

Алан Стаффорд бежал со всей скоростью, на какую был способен, к концертной эстраде, затем свернул налево и стал проталкиваться между немецкими туристами, изучавшими путеводители, почти столкнулся со стариком, нагнувшимся, чтобы завязать шнурок ботинка. Резник сменил направление бега на спуске, ведущем к выходу, и опередил Стаффорда. Тот, с сумкой в одной руке и ножом в другой, оказался теперь позади Резника.

Из рядов скамеек кто-то с опозданием закричал, предостерегая окружающих и показывая руной на человека с ножом.

Резник ощутил острую боль в боку. Ему стало тяжело дышать, но он устоял на ногах. «Нож, — сказал он себе, — следи за ножом». Он согнулся от удара сумкой и почувствовал, что колени его подгибаются, все поплыло перед его глазами. Громко выругавшись, он попытался сделать шаг в сторону и упал, ухватившись за что-то, до чего смог дотянуться.

Это была нога Стаффорда.

Тонкая ткань брюк выскользнула из его пальцев, но он успел зацепить лодыжку и пятну Стаффорда. Тот завопил, когда с размаха рухнул на дорожку. Свободной ногой он наносил удары по телу инспектора. Первый пришелся по ключице, второй попал в челюсть, а третий так и не нашел цели, потому что Грабянский уже тащил Стаффорда, держа за волосы и воротник, так что у того всю кожу лица разодрало в кровь о гравий дорожки.

— Так ему и надо, — громко произнес Норман Манн. — Теперь можете оставить его.

Грабянский, у которого у самого кровь лилась из пореза поперек лба длиной не менее десяти сантиметров, разжал руки и отступил назад. Стоя на коленях и низко опустив голову, Стаффорд без сопротивления позволил, чтобы ему завели руки за спину и надели наручники.

— Как вы? — спросил Грабянский Резника, с трудом поднимавшегося на ноги и продолжавшего тяжело дышать.

— Лучше, чем вы, — ответил инспектор, глядя на кровавую рану на голове Грабянского и его располосованную руну.

Вокруг них теперь было полно полицейских: в форме, штатских костюмах, синих комбинезонах. Но им сейчас нужны были не полицейские, а врачи, сестры, машина «скорой помощи».

— Вы сумели все записать на пленку? — спросил Грабянский.

Резник кивнул.

— Да. Каждое слово. — Ему хотелось подойти и пожать Грабянскому руку, но он не был уверен в том, что если сделает это, то один из них не свалится с ног.

— Спасибо, — просто сказал он вместо этого. — Спасибо.

Грабянский ухмыльнулся.

35

Они сидели в кабинете Маккензи на верхнем этаже здания «Мидлендз телевижн». Позади стола продюсера стояли кадки с какими-то декоративными растениями, но листья на них обвисли и пожухли по краям. Нетрудно было понять, что должного ухода за ним не было. Маккензи с деловым видом склонился над кипой бумаг, полученных по телефаксу, и последним номером «Радио- и телепередач». Сбоку от него скромно устроился Фриман Дэвис, который спокойно пил из пластикового стакана минеральную воду «Перье».

— Вы должны понять, Гарольд, — внушал Маккензи, — мы не стали бы поступать так, если бы не считали, что это необходимо. Для дела. Для сериала. В конце концов, мы все только об этом и заботимся. О «Дивидендах».

Гарольд Рой не проронил ни слова. После всего, что произошло, он как бы внутренне онемел, оцепенел. В полиции ему дали понять, что, возможно, на него не заведут дела или, по крайней мере, не выдвинут серьезных обвинений. Но при этом не было дано никаких обещаний. Они хотят, чтобы сначала он сообщил им все, что им нужно, чтобы он дал им недостающую информацию. «Вам надо полностью очистить свою совесть, — заявил ему детектив из бригады по борьбе с наркобизнесом, засунув палец в нос. — Мы еще увидимся». Мария укладывала и распаковывала свои чемоданы много раз, так и не решив, будет ли это отдых или развод.