Грозовые ворота. Чеченская трилогия - [28]

Колян протянул деньги — двести рублей, получив взамен две папиросы. Тут же он пошел на подъем, где его догнал пацан.

— Ну че тебе?

— Мало деньги дал.

— Ты че, в натуре, считать не научился, Тарзан?

— Моя считал, еще пятьдесят рублей надо. Колян нагнулся к пацану.

— Слушай, чушок, пошел ты! Понял? Или тебе по макушке настучать для понятия? — Коля не испытывал никакого желания доплачивать, чувствуя, что торговец наверняка задрал цену, видя перед собой явного лоха. Пацаненок, ругаясь на своем языке, неохотно удалился.

Прикупив по пути бутылку водки, Николай тем же путем вернулся в роту.

— Ждут? — спросил он у дневального, такого же молодого, как сам.

— Там они. А че там? Разборки какие?

— Ага, скоро сам узнаешь.

Колян, пройдя вдоль спящей казармы, открыл дверь туалетной комнаты. Первое, что он увидел, — это окровавленное тело Кости, которое прислонили к стене. Четвертка дедов стояла тут же. У троих, включая Гольдина, морды были подпорчены. Значит, Костю, в его отсутствие, жестоко избивали, но он дал отпор. И тогда его били вчетвером. Одного. Кровь ударила в голову Николая, в глазах вспыхнула ярость.

— Ну че? Принес товар, душара?

— Товар? Принес. А это че? — он кивнул на Костю. — Вы его одного вчетвером, значит, отоварили. За что?

— Ты че, конь, оборзел?

— За что; суки, пацана избили? Я же говорил: не трогайте!

— Ты кто есть–то, дух? Кого суками назвал, полудурок?

— Ну козлы, ну твари…

Колян выхватил бутылку водки и тут же разбил ее о край умывальника. Когда в руке у него оказался заостренное горлышко, он ринулся вперед, одним взмахом вспоров воздух возле самого лица Гольдина. Тот дернулся назад. Почувствовав, что дело принимает опасный оборот, Кузя с дежурным Смагиным выскочили из туалета. Николай же продолжал наступление на Гольдина.

— Ну че, хорек, побледнел? Я тебя за Костю порву сейчас, на куски порежу.

Взмахнув горлышком, другой рукой Колян врезал Гольдину прямо в переносицу. Тот упал. Развернувшись, Николай ударил стоящего в оцепенении Корявого сапогом. Коркин, схватившись обеими руками за свое мужское достоинство, осел на пол. Гольдин в это время попытался встать, но тут же был вновь уложен, ударом ноги в голову. Вскочив на поверженного врага, Колян рывком перевернул сержанта на спину и занес над ним страшное, калечащее оружие.

— Что, падла? Ссышь? Молись, гаденыш, мочить тебя сейчас буду.

— Ты че, Коль? Не надо. Ну ты че? — изрядно струсив, шептал разбитым ртом еще недавно жестокий и грозный командир отделения.

— Не будешь, тварь? А ну ты, Корявый? Коркин поднял глаза на Николая.

— Веди сюда всю шоблу, ну? Быстро! Или я вас по одному сделаю, ну?

Превозмогая боль, Корявый двинулся к выходу. И почти сразу вернулся с Кузей и Смагой.

— Эй, Колян? Брось, да? Давай поговорим.

— Не о чем мне с вами говорить. Клянитесь, падлы, что никогда больше не тронете Костю, матерью клянитесь. Иначе начну мочить. Мне до фени.

— Ну ладно, ладно. Клянемся. Ты отпусти его, Коль?

— А ты, урод, че молчишь? — обратился Колян к вспотевшему Гольдину. — Ну, вонючка?

— Клянусь.

— Громче! И как положено.

— Мамой клянусь! Не трону больше. Николай быстро встал, заставив отпрянуть назад старослужащих, держа по–прежнему оружие в руке.

— А вам говорю, если что надумаете, то лучше убивайте сразу, иначе я вас один черт достану, по одному кончу. Не я, так братан приедет. Конец вам один будет. По службе напрягайте, а беспредельничать не дам. Завалю, коли что. Поняли?

Колян отбросил горлышко в умывальник, подошел к Косте. Он ждал, что, увидев его безоружным, троица метнется на него, и готовился, как обычно в таких случаях, броситься им в ноги и гасить упавших. Но старослужащие оставались на месте.

— Пойдем, Кость, больше они тебя не тронут. Кровь сейчас смоем, все будет нормально.

Наутро начались разборки. Доронин пришел на подъем и во время построения увидел побитого Ветрова и, что крайне удивило его, не менее пострадавшего Гольдина, который в роте считался непререкаемым авторитетом в смысле неуставных взаимоотношений. Да еще пара дедов явно получила по тыкве.

— Это что за клоунада? Гольдин, старичок ты наш, кто же тебя, родимого, отделал? Неужели Ветров? А, Гольдин? Молчишь? Хорошо. Старшина! Веди людей на зарядку. Ветров с Гольдиным в канцелярию, по одному.

Костя стоял перед столом командира роты. Доронин посмотрел на него и начал разбирательство:

— Что случилось, Ветров?

— Ничего особенного, товарищ старший лейтенант.

— Ты так считаешь? А мне кажется, что ты ошибаешься. Кое–что явно произошло, и очень серьезное. Настолько серьезное, что если ты промолчишь, а Гольдин, командир отделения, после тебя заявит, что произошла потасовка и что именно ты, Ветров, первым набросился на сержанта, а тот лишь защищался, то дело примет нежелательный для тебя оборот. Мало того, что ты, мол, игнорировал уставные требования младшего командира, так еще с кулаками набросился на него. А это, Ветров, трибунал. Трибунал и дисбат, полгода как минимум. Смекаешь? Я‑то буду знать, что это не так, но меры вынужден буду принять по заявлению Гольдина, раз ты молчишь. Так что про изошло на самом деле?

— Вы хотите, чтобы я стал стукачом?