Грозовой август - [20]

— Да разве четыре только! Все тринадцать, — поправил Будыкин.

Державин молча размешивал в стакане сахар.

В землянке тишина. Еле слышно скрипнул стол, за дощатой обшивкой прошуршала земля — прошмыгнула полевая мышь. Генерал, конечно, знал больше, чем его собеседники, но мог ли он разглашать тайну, да еще в одном километре от государственной границы?

Офицеры начали строить догадки, искать ответ на вопрос старшины Цыбули: «Шо ж воно будэ туточки, на Востоке?» Генерал все молчал, потом проронил неопределенно:

— Сие от нас не зависит. Трудно предугадать события. Оракулов нынче нет. — Он выдержал длинную паузу и продолжал: — На Восток я ехал с батяней своим, лейтенант его видел. — Державин повернулся к Иволгину. — Так вот, родитель мой наказывал: «Смотрите японца не прозевайте, как прозевали немца». И еще такой дал совет: «Волков, говорит, надо бить в степных балках да в лесных сограх. Не ждать, пока они в овечью кошару пожалуют».

— Все понятно в принципе, — усмехнулся Русанов. — Терпению мы обучены. Дождемся своего часа...

— А песни петь вы не разучились без меня? И музыка у вас скучает, — перевел вдруг разговор Державин, кивнув на висевшую гитару. — Спели бы что-нибудь повеселее. Сегодня ведь праздник.

Драгунский взял гитару, прошелся подрагивающими пальцами по ладам.

— Повеселее не получится, — сказал он и, рванув струны, запел:

Тихо вокруг. Ветер туман унес...

Его поддержал Бухарбай, а вслед за ним в хор влился звонкий голос Иволгина, удививший всех силой и красотой.

На сопках Маньчжурии воины спят

И русских не слышат слез.

Конец вальса допевали лишь двое — Иволгин и Державин. Густой бас генерала оттенял чистый тенор его названного кленовского племянника.

Пусть гаолян вам навевает сны,

Спите, герои русской земли,

Отчизны родной сыны.

Песне тесно было в душной землянке. Она билась в крохотное оконце, в дощатую дверь, будто звала бутугурцев вдаль, на маньчжурские сопки.

IX

Врач бутугурского батальона Вероника Бережная и санинструктор Аня поехали в Даурию за медикаментами и полдня проторчали на медицинском складе, что ютился во дворе военного госпиталя. В тесном полутемном подвале скопилось множество медиков из других пограничных частей, и надо было ожидать своей очереди. Вероника досадовала, что не вовремя приехали, то и дело поглядывала на часы, а когда стало совсем невмоготу, позвала Аню наверх:

— Задохнемся мы здесь, пойдем погуляем.

Они вышли из подвального склада и по широкой аллее, обсаженной молодыми тополями, направились вдоль красно-кирпичного лечебного корпуса. Дневная жара заметно спала, подул свежий ветерок. Поблекшее солнце, казалось, устало калить подернутую маревом степь, повисло над горизонтом, поигрывая фосфорическими бликами в оконных стеклах госпитальных зданий.

У лечебного корпуса бродили больные в коричневых халатах и серых пижамах, из распахнутых окон выглядывали медсестры в белых косынках. Вероника пристально вглядывалась в лица всех, кто попадался на глаза. Аня со стороны любовалась ею. До чего же хороша! Глаза светлые, большие, брови — как нарисованные, волосы темными волнами. А вот судьба Вероники сложилась не по ее красоте. Все в жизни запуталось, переплелось, да так, что и выхода не видно. Аня знает, почему волнуется Вероника, кого она так жадно высматривает среди проходящих людей. Под высокой крышей этого госпиталя живут два совершенно разных, несовместимых в ее сердце человека. В правом крыле первого этажа, в хирургическом отделении работает муж Вероники Модест Петрович Бережной — главный хирург госпиталя, подполковник медицинской службы. Аня не раз видела этого полного невысокого пожилого человека с маленькой, как запятая, седенькой бородкой. Он часто приезжал на Бутугур, называл ее всегда деткой и непременно угощал кислыми леденцами. Ему не было и пятидесяти, но Ане он казался уже старичком.

А этажом выше, в терапии, лежит тот, к кому тянется сердце Вероники, — их комбат Ветров.

Однажды в бессонную ночь Вероника рассказала Ане, как она стала женой Бережного. В то время Модест Петрович преподавал у них в институте хирургию и поразил ее воображение своими знаниями, авторитетом, славой. Веронике лестно было стать женой самого Бережного, чье имя студенты произносили с глубоким уважением. Ей даже показалось, что она полюбила этого «хирургического кумира». Но это была не любовь, а совсем другое — преклонение перед талантом. Что такое настоящая любовь — та, которая не дает покоя, лишает сна и рассудка, заставляет забыть все на свете, — Вероника узнала позже, когда повстречала Алексея Ветрова.

Уже больше месяца лежит Ветров с больной печенью в этом корпусе. Вероника скучала, мучилась, но крепилась — хотела перебороть себя. И вот не выдержала. Решила хоть издали поглядеть на него: может, полегчает на душе. Ветров на глаза не попался, и Вероника с Аней снова вернулись на склад.

Наконец медикаменты были получены. Расторопный водитель быстро перенес свертки и ящики в санитарную машину, переложил их свежескошенной травой, сел за руль, открыл дверцу:

— Товарищ капитан медицинской службы, пожалуйте!

— Погодите немного, — кивнула ему Вероника и, повернувшись к Ане, сказала: