Грозовое ущелье - [7]

— Ну, я к Оскольцеву, — сказал Лаптев девушке. — Раненые — на вашей совести. Я знаю, что вы преданы своему делу, и все же, как старший, напоминаю: ничего не жалеть для них.

— Берегите себя, Борис Сергеевич. А то что я буду делать без вас? Я хочу сказать — без врача.

— Все обойдется, Тонечка. В случае чего обращайтесь к Буряку.

Холод, постоянное чувство опасности, физическая усталость делали свое дело. Бойцы, таскавшие камни и кустарник для засыпки взорванного участка дороги, работали уже не так споро, как накануне. Некоторые, укрывшись за скалистые выступы, украдкой отдыхали. Руки у многих были стерты, в ссадинах. Буряк смертельно хотел спать, порой его охватывало оцепенение, и он, прислонившись к повозке или к скале, на минуту-другую отключался от всего окружающего.

В один из таких моментов к нему подошел Лаптев.

— Старшина, что с вами? Да очнитесь же!

— Да, да, я сейчас, — бормотал моряк, суетливо шаря по карманам бушлата. Ладони его были сбиты в кровь, на щеках горел лихорадочный румянец.

Лаптев отвел от него взгляд.

— Соберите сюда на несколько минут бойцов.

— Есть собрать бойцов! — окончательно очнувшись, повторил приказ Буряк.

Люди подходили, вопросительно глядя на военврача.

— Товарищи! Вы видите, что мы все — в опасности, — начал Лаптев. — Назад пути нет: там смерть и позор плена. Но впереди у нас спасение. Там наши. Кроме собственной жизни на нашей совести жизнь раненых товарищей. Если мы хоть на миг расслабимся, потеряем веру в успех, — все пойдет прахом. Судьба нам дает последний шанс на спасение, и надо его использовать. Кто не может работать, пусть выйдет из строя.

Из шеренги вышли трое, потом еще один. Остальные стояли, сурово сжав губы.

— Так, хорошо. Я был уверен в вас. Буряк, у нас осталась бутыль спирта. Через каждый час выдавать бойцам по пятьдесят граммов.

Это был последний резерв, «энзэ», без которого ни один военный врач не рискнул бы остаться. Но у Лаптева выхода не было.

— Идемте со мной, — кивнул Лаптев вышедшим из строя красноармейцам. — Вы поступаете в распоряжение Оскольцева.

Подготовка позиции шла полным ходом, когда Лаптев, проделав тяжелый полукилометровый путь, прибыл в «хозяйство» сержанта. Сам Оскольцев, прислонившись к большому камню, что-то высматривал впереди себя. Увидев военврача, он вскочил на ноги и торопливо доложил об обстановке.

— Когда, говорите, ультиматум передавали?

— Два часа назад.

— Значит, остается час, — задумчиво проговорил Лаптев. — Что это там?

Он указал рукой в сторону немецких позиций, где шла оживленная работа.

— «Самовары» свои устанавливают, — хмуро пояснил Оскольцев. — Минометы. И горные орудия подвезли. А нам достать до них нечем.

— Как только начнут кидать мины, всем в пещеру. Главное — не прозевать момента между обстрелом и атакой. Расстояние до пещеры какое?

— Метров пятьдесят.

— Вот видите. Это по снегу — минуты две-три.

— Но и они тоже будут двигаться по снегу.

— Нельзя, сержант, равнять силы егерей и наши. Их кормят санаторным пайком. Да и по физическим данным народ в эти войска подбирается особый. Вот что. Надо во время артобстрела оставить здесь пулеметчиков, позаботясь, конечно, об их безопасности. Они задержат наступающих до подхода остальных. А сейчас дайте людям отдохнуть. Как с едой?

— Конину варим.

— Выдайте двойную порцию сухарей, — сказал Лаптев. Помолчав, спросил: — Из дома давно получали письма?

— Давно, — вздохнул Оскольцев. — Все бежим, вот письма и не доходят.

— Ничего, сержант, остановим. У Сталинграда намертво стоят наши. И здесь у немцев уже нет той прыти, что была летом. Видите, они с нами сутки возятся да еще ультиматумы шлют. И это на полусотню бойцов. Значит, выдыхаться начинают.

— Оно так, — подтвердил Оскольцев. Он задумался о чем-то своем. Потом вдруг спросил: — Вы откуда сами, товарищ военврач?

— Родом — из Ленинградской области, а работал после института в Челябинской области врачом в участковой больнице.

— Семья-то у вас есть?

— Отец только. Мать еще до войны умерла. Собственной семьей не успел обзавестись.

— А у меня пятеро гавриков. Старшему двенадцать, а младшему — два года всего…

Время тянулось долго. Но вот снова защелкал динамик. Тот же хриплый голос сказал: «Срок ультиматум истекает через десять минут. Немецкое командование приказывает выслать парламентеров. Предупреждаю об ответственность, которая ляжет на русский офицер. Полковник Зиндерман».

— Как ответить им? — спросил Оскольцев.

— Да никак.

Лаптев смотрел на свои наручные с крупными цифрами часы. Нервно бегала по кругу маленькая секундная стрелка, подталкивая большую, минутную. В такт механизму часов стучало сердце Лаптева. С обеих сторон прекратилось всякое движение. До назначенного егерями срока выполнения ультиматума оставалось пять минут, когда Лаптев скомандовал:

— Всем — в укрытие, кроме пулеметчиков.

Больше всего Лаптев опасался сейчас тяжелых ранений. Не было перевязочного материала, не хватало повозок. А если придется бросать обоз, то кто понесет раненых? Поэтому он и принял рискованное решение — отвести на время артиллерийского обстрела всех в пещеру. Едва, задыхаясь от бега, бойцы достигли старой каменоломни, как мертвая тишина, воцарившаяся в ущелье, с грохотом раскололась. Фашисты открыли ураганный огонь из минометов и горных гаубиц.