Грозный адмирал - [12]

- Как же я буду говорить то, чего не чувствую? Я люблю отца, но не стану бросаться ему в ноги.

- Ну и дурак... и болван... и осел! - вдруг вспылила адмиральша. - И уходи без отцовского прощения!.. Нет, решительно, этот мальчишка сведет меня в могилу! - закончила она и, всхлипывая, ушла к себе в спальню.

Но не прошло и четверти часа, как она вернулась уже без слез на глазах, с двумя червонцами в руке.

- Вот тебе, Сережа! Неожиданные! - проговорила она со своей обычной нежностью, улыбаясь кроткою, чарующею улыбкой, и подала червонцы сыну. Сейчас, совсем случайно, я их нашла у себя в комоде. Вообрази, Анюта, они завалились в щель, а я-то их месяц тому назад искала, помнишь? Еще бедную Настю подозревала... Теперь нашлись как раз кстати!..

Сережа с горячностью целовал нежную, пухлую руку матери.

- Пойдемте-ка, дети, ко мне чай пить... Твое любимое варенье будет, непокорный Адольф! - продолжала адмиральша с ласковою шуткой, обнимая Сережу... - В плавании таким вареньем не полакомишься. Идем! О н  не заглянет к нам... О н  сейчас куда-то уехал! - прибавила адмиральша успокоительным и веселым тоном.

И, когда они пили чай в ее маленькой гостиной, она так ласково и нежно глядела на Сережу и все подкладывала ему черной смородины щедрой рукой.

- О н, наверное, простится с тобой! Не может быть, чтобы не простился!.. Ведь ты на три года уходишь, мой милый! - говорила адмиральша, видимо желая утешить и себя и Сережу.

- И я так думаю! - заметила Анна.

- Ну... еще бог весть, простит ли папенька! - вставила красивая Вера.

- Ты глупости говоришь, Вера!.. - с сердцем произнесла адмиральша.

- Да вы же сами говорили, что папенька не простит... Я повторяю ваши же слова! - язвительно прибавила Вера.

- Так что же, что я говорила?.. Ну, говорила, а теперь думаю иначе... А ты не каркай, как ворона! "Говорила"! Мало ли что скажешь! Отец вот позволил всем нам ехать в Кронштадт провожать Сережу! - прибавила адмиральша в виде веского аргумента в пользу прощения и с укоризной взглянула на дочь.

X

Но прошел день, прошел другой, а грозный адмирал ни слова не проронил о Сереже, и адмиральша совсем упала духом, потеряв всякую надежду на прощение сына. Она - всегда благоговевшая перед мужем и признававшая его своим повелителем - теперь даже позволила себе мысленно обвинять его, находя, что слишком жестоко так карать бедного мальчика, хотя бы и виноватого. И эти последние дни она с какой-то особенной страстной порывистостью ласкала своего Вениамина, проливая над ним слезы и кстати вспоминая, с болью в сердце, о своей грустной доле отверженной жены после рождения именно этого самого Сережи.

И все неверности мужа, все эти его связи с гувернантками, с боннами, няньками и горничными, почти на глазах, без всякой пощады ее женского самолюбия и достоинства жены, - всплывали с ядовитой горечью в воспоминаниях адмиральши, оскорбляя ее чувство затаенной ревности. И теперь  о н - адмиральша хорошо это знала, умея узнавать любовные шашни мужа с каким-то особенным искусством, - имеет любовницу, эту "подлую" Варвару, бывшую ее же горничной, и, конечно, тратит на нее деньги, а вот несчастный мальчик, сын его, уходит в плавание на три года, а отец не подумал даже об его нуждах.

"Он просто ненавидит Сережу!" - решила адмиральша и сквозь слезы глядела на румяного и здорового юношу с сожалением и скорбью.

- И пусть не прощается... Пусть злится! - говорила теперь адмиральша сыну. - Ты не сокрушайся об этом, мой мальчик... Он потом одумается и простит тебя. Не преступник же ты в самом деле?

В этот канун ухода Сережи в плавание семья адмирала сидела за обедом грустная и подавленная. Отсутствие за столом опального младшего Ветлугина накануне долгой разлуки легло на всех мрачной тенью. Все сидели молча, потупив глаза. Адмиральша то и дело вздыхала и подносила надушенный платок к своим раскрасневшимся от слез глазам. Даже Никандр был суровее обыкновенного и своим отчаянно-мрачным видом напоминал добросовестного участника похоронной процессии.

Грозный адмирал не удостоивал обратить внимание на это всеобщее уныние и, словно в пику всем, был в отличном расположении духа. Он не поводил плечами, не крякал и, к общему удивлению, не обругал явившегося к обеду блестящего Леонида за его письмо с просьбой вперед жалованья. Он только при виде Леонида заметил:

- Пожаловал наконец?

Как и всегда, адмирал ел с большим аппетитом, во время обеда не проронил ни слова и, казалось, ни на кого не глядел. Но Анна, хорошо изучившая отца и наблюдавшая за ним с тревогой в сердце за брата, совсем неожиданно перехватила добрый взгляд отца, брошенный на нее и тотчас же хмуро отведенный, и в ту же минуту почему-то решила (хотя и не могла бы объяснить: почему?), что отец простил Сережу и непременно позовет к себе.

И вся она внезапно просветлела. В ее больших добрых серых глазах лучилась радостная улыбка.

Словно бы понимая ее мысли и причину этой перемены настроения, грозный адмирал кинул ей, вставая из-за стола:

- Зайди ко мне!

Анна поняла, зачем он ее зовет, и, радостная и счастливая, без обычной робости, вошла в кабинет вслед за адмиралом.