Грозные годы - [4]

— Советская власть со времени Октябрьской революции привлекла на свою сторону довольно много царских офицеров... Стало быть, если руководствоваться ее опытом, можно сказать, что капитан Гаврич нам просто необходим...

— Так и должно быть, Артем. И наверное, как говорит дядя Мичо, все будет как надо, — согласился Гаврош. — Но что поделаешь, если я в последнее время чувствую себя виноватым?.. А точнее — каким-то бездомным существом, у которого никого и ничего нет...

Артем внимательно посмотрел на него. Он был удивлен, потому что всегда считал Гавроша человеком очень сильным и выдержанным. От всей фигуры Гавроша, от его лица с доброй улыбкой исходила какая-то магическая сила. Возле Гавроша Артем чувствовал себя спокойно и уверенно.

— Как ты можешь так говорить?! — возмутился он. — Насколько мне известно, партия и товарищи от тебя не отвернулись, Хайка — тем паче... Жизнь у тебя шла как по маслу... Возьми себя в руки, братец!

— Да и мы для него, наверное, что-нибудь значим, — вставил Шиля.

— Я вам про Фому, а вы мне про Ерему, — сказал Гаврош и, схватив горсть снега, бросил Шиле в лицо.

— Перестань дурить! — рассердился Шиля. — Я серьезно говорю!

Гаврош швырнул в него еще один снежок.

— Я, конечно, не буду критиковать тебя за это на партсобрании, — продолжал Артем, — однако тебе все же придется признать, что ты вел себя неправильно...

— Неправильно и глупо! — добавил Шиля.

— Отец оставил Земун, чтобы найти нас с Горчином и больше уже с нами не расставаться, — продолжал Гаврош. — Он сказал мне: «Я знаю, что вы оба коммунисты, и вижу, что значит для вас партия... Иди... Там место нам всем троим». А я, дорогой Артем, ушел и не выполнил своего долга по отношению к нему...

— Мы вместе ушли из Земуна, — заметил Артем.

— Мне потому так тяжело, что я привязал отца к дому своим обещанием вернуться... Ведь он обратился ко мне сначала как к коммунисту, а уж потом как к сыну.

— Лека говорит, что капитан Гаврич ушел из Земуна вместе с группой белградцев, — сказал Шиля. — Так что не унывай.

Они спустились на равнину. На берегах пенистого Лима кружилась и свистела метель. Они уже были на окраине городка, когда дневной свет почти совсем померк и в окнах стали загораться огоньки.

Их остановил патруль — два партизана в крестьянских башмаках, черных солдатских шинелях и шапках из заячьего меха.

— Эй, товарищи, откуда вы? — спросили их партизаны. — Кто вы?

— Мы — бойцы народной армии! — ответил Воя, направляясь к ним.

— Добро пожаловать, братья сербы!

— Привет черногорским соколам! — ответил Шиля и, закинув винтовку за плечо, раскрыл объятия.

Рукопожатиям, улыбкам, смеху не было конца.

Начальником патруля оказался красивый молодой человек с добрым, но волевым лицом. Приветливая улыбка, было похоже, никогда не сходила с его губ. Бывший студент, родом из Гусине, он получил боевое крещение во время восстания 13 июля — в атаке на Плав и в бою за Плевлю. Увидев Леку Марича, которого знал еще со студенческих лет, он схватил его за плечо и повернул к себе:

— Лека, братишка!..

— Джюра, друг!

Они крепко обнялись.

— Ну как вы? Добрались наконец...

— Да, потихоньку... А как ты?

— Все в порядке, — ответил Джюра.

— Сколько здесь собралось народу? — спросил у Джюры Воя,

— Нас, черногорцев, довольно много, а если еще и вы, сербы, будете продолжать подходить сюда, то в Рудо станет тесновато для такой армии, — ответил Джюра.

Вслед за патрулем все двинулись к центру города. Топая по замерзшей грязи, они шли к зданию, в котором было решено их разместить.

Шиля, Джюра, Воя и Лека затянули партизанскую песню:

Золотятся колосками

Шумадийские поля,

Славится большевиками

Шумадийская земля!..

После обильного и вкусного ужина Гаврош и Шиля вышли на площадь. По дороге они встретили нескольких старых знакомых. Несмотря на то, что уже наступила ночь, многие горожане не спали.

Охваченный неодолимым желанием хоть что-нибудь узнать об отце, брате или Хайке, Гаврош никак не мог избавиться от чувства страха и опустошенности. Проходя по одной из улиц, он вздрогнул от неожиданности, увидев в свете фонаря лицо своего старого знакомого из Земуна, недавнего студента педагогического института, коммуниста, отбывшего каторгу. Гаврош кинулся ему навстречу:

— Кого я вижу!

— Неужто это ты, Гавро Гаврич?!

— Войкан Медич, друг ты мой!..

Шиля остановился чуть поодаль.

— Ну, как живешь? — спросил Гавроша Медич и, не дождавшись ответа, крепко обнял его.

— Я-то живу хорошо, но ничего не знаю об отце и брате, — ответил Гаврош.

— Насколько мне известно, здесь их нет, — уверенно проговорил Медич. — Недавно я составлял в штабе списки личного состава, так вот капитана Гаврича и Горчина в этих списках не было.

— А среди наших раненых в Рудо? — спросил Шиля.

— Там их тоже нет.

— Ну а какие-то отряды ведь находятся на позициях? — не отступал от своего Шиля.

— Это верно. Рудо обороняют небольшие отряды... И учти: еще не все группы прибыли в городок...

— Ну что ж, тогда будь здоров, — простился с другом Гаврош.

До поздней ночи обходили они вдвоем с Шилей дома, в которых разместились партизаны. Вернувшись, они успели еще побывать на заключительной части лекции, которую читал Лека.