Грозные годы - [12]

Потом Гаврош перевел взгляд на человека, стоящего во главе 1-го батальона, и узнал в нем Перо Четковича, капитана бывшей югославской армии, лучшего друга своего отца. Гаврош много слышал об этом человеке. О нем говорили как о хорошем товарище и истинном патриоте. В партизанском отряде он быстро снискал славу бесстрашного бойца и одаренного командира, недаром именно ему выпала честь командовать 1-м батальоном Первой пролетарской партизанской бригады. Он был родом из черногорского города Цеклина, жители которого прославили себя, участвуя в войнах с турками. Он любил говорить: «Ночь — покровительница смелых и могила для трусливых». В любых условиях он обучал своих бойцов военному искусству. «Мы должны учиться, и учиться каждый день, каждый час, каждую минуту. Мы должны быть искуснее, опытнее, смелее врага», — часто повторял он. Однажды, еще до формирования бригады, Четкович познакомился с Данило Лекичем — Испанцем и был восхищен его рассказами о боях в горах и о том, как Лекич в свое время оказался в Испании.

Атлетически сложенный, Четкович двигался с необычайной легкостью. У него были черные прямые волосы и густые рыжеватые усы, и выглядел он старше, чем был на самом деле...

— Товарищи пролетарцы! — снова услышал Гаврош голос Тито. — Сегодняшний день, как сказал комиссар товарищ Фича, явится знаменательной датой в истории нашей народно-освободительной армии...

Показав на знамя, которое держал боец, стоявший недалеко от Гавроша, Тито сказал:

— Несите с честью наше знамя!

Послышалась команда: «Вольно», и вскоре на площади зазвучали песни, закружились хороводы.

Гаврош поцеловался с Четковичем, торопливо сообщил ему, что еще ничего не знает об отце и брате, и пошел вместе с Шилей обходить остальные роты и группы бойцов, И каждого он опрашивал, не слыхал ли кто о его близких. После долгих безуспешных расспросов он встретил знакомых партизан, которые и сообщили ему, что отец его действительно ушел из Земуна, но что с ним стало потом, они не знали. О Горчине они рассказали, что он вступил в белградский батальон, который в ближайшие дни должен влиться в Первую пролетарскую бригаду.

— Кажется, я своими расспросами уже взбудоражил всех, — заметил Гаврош.

— Да, я тоже думаю, что пора их прекратить, — согласился Шиля.

— Не прекратить, — устало вздохнул Гаврош, — а хотя бы не терзать каждого встречного. В конце концов, если бы мои действительно были в Рудо, то они сами скорее нашли бы меня, чем я их.

— Мы и так уже достаточно узнали. Я временно прекратил бы расспросы, хотя бы до встречи с белградским батальоном или другим каким-нибудь недавно сформированным подразделением, — твердо произнес Шиля.

— Эх, Шиля, это ведь я только так говорю, а мои расспросы прекратятся лишь тогда, когда я точно узнаю, что с ними.

— Что касается меня, то, если хочешь, можем пойти по второму разу, — усмехнулся Шиля.

Гаврош остановился, обхватил Шилю за плечи и, глядя ему .прямо в глаза, сказал:

— Успеха, товарищ Шиля, добиваются те, кто настойчив и не отступает после первой неудачи. Имей в виду, что два батальона бригады еще не пришли в Рудо!

Когда они возвращались в здание, где была размещена их рота, на улицах один за другим стали загораться фонари.

4 Совещание немецких генералов на горе Авала

История знает немало имен прославленных генералов. Они, участвуя в битвах и сражениях, во многом предопределяли их исход. Но были и такие, которые еще смолоду «прославились» не выигранными сражениями, а величайшими преступлениями...

На другой день после ухода из Рудо Первой пролетарской бригады к отелю «Авала», что на горе Авала в предместье Белграда, куда недавно переместилось командование Белградского гарнизона вермахта, с раннего утра по засыпанному снегом тракту один за другим стали подъезжать автомобили в сопровождении мотоциклетного эскорта. Надменного вида генералы в длинных шинелях или черных кожаных пальто, выходя из черных «мерседесов», тут же, как роботы, вскидывали в нацистском приветствии руку.

После аперитива, легкой закуски и взаимных комплиментов все собрались вокруг длинного прямоугольного стола, во главе которого сидел генерал Пауль Бадер — четвертый и, наверное, самый жестокий гитлеровский наместник в оккупированной Сербии. Что-то раздражало его в этой порабощенной ими стране: то ли генералы были подобраны не лучшим образом, то ли сербы и другие югославские народы оказались слишком непокорными, не признающими законов оккупации. Самоуверенный, опьяненный славой нацистский фанатик Бадер не только к югославам, но и ко всем остальным народам мира, кроме немцев, относился с высокомерным презрением. У него было мясистое вытянутое лицо и хмурый, неприязненный взгляд, как будто все, кто его окружал, были в чем-то перед ним виноваты. Говорил он резким безапелляционным тоном, характерным для большинства эсэсовцев, выбрасывая из себя короткие фразы. Иногда его тон вдруг смягчался, но уже в следующее мгновение Бадер снова впадал в ярость и переходил на крик. Этот истеричный генерал во многом подражал своему фюреру, полностью усвоив его жестикуляцию и ораторские приемы.