Грозное лето - [54]

— Господин генерал, а ваши казаки пиками нас…

— Оставьте глупости, обер-лейтенант, и не выдумывайте сказок. Мы с пленными не воюем… Увести их. Генерал Филимонов, допросите более обстоятельней, — а когда пленных увели, сказал Роопу и Артамонову: — Представьте еще к награждению: поручика Листова — Георгием четвертой степени, командира взвода — Георгием четвертой степени, фейерверкера — медалью святой Анны, заряжающего — тоже… Вам, генерал Рооп, — завтра выбить Унгерна из Млавы налетом кавалерии, гусар — в частности. Можно клястицких.

— Слушаюсь, — козырнул генерал Рооп.

А Самсонов подошел ближе к нижним чинам и сказал:

— Тяжка ваша дорога, братцы, вижу, но теперь уже ничего не поделаешь, и приходится расплачиваться за ротозейство и бездарность некоторых чиновников. Потерпите еще сутки, и мы будем у границы Восточной Пруссии. Россия вверила нам тяжкий, но почетный труд — воинский долг: защиту родимой земли от вековечного врага, кайзера Вильгельма Второго, который точит против нас нож еще с пятого года. Идите же на геройский подвиг этот, несмотря ни на что, и пусть бог благословит ваш нелегкий ратный путь. Спасибо еще раз, братцы, за доблесть и долготерпение ваше. С богом — в путь-дорогу! — заключил он негромким, слегка охрипшим от дорожной жизни голосом.

Колонна солдат и казаков ответила ему дружным: «Рады стараться, вашесходительство» — и задвигалась, зашумела голосами командиров, загудела орудийными упряжками и колесами и двинулась вперед чеканным шагом, будто на параде. А казаки даже затянули свою походную песню, и она полилась над дорогой звонко и красиво.

И солнце спряталось за тучи, и стало легче дышать.

Самсонов стоял в стороне от дороги, наблюдал за движением войск и посматривал на небо: не пошел бы опять дождь, но на дождь похоже не было, и он сказал Артамонову и Роопу:

— Прикажите командирам идти вольно.

Артамонов возразил:

— Это — не соответственно, ваше превосходительство, — идти перед командующим, кому как вздумается.

— Прикажите идти вольно, — повторил Самсонов.

Артамонов что-то шепнул Роопу, и тот громовым голосом скомандовал:

— Идти вольно-о-о!

И по колонне пронеслось:

— …о-о-о-льно-о!

В это время адъютант Самсонова принес телеграмму и доложил:

— Из ставки фронта.

— Что там еще? — спросил Самсонов.

Адъютант прочитал: главнокомандующий фронтом требует ускорить наступление второй армии, так как задержка ставит в тяжелое положение первую армию, которая ведет бой уже два дня в районе Сталюпенева.

— Ответа на мою телеграмму Ренненкампфу нет?

— Нет.

Самсонов помрачнел: ставка фронта начала военные действия первой армии несогласованно с движением и возможностями второй армии. И теперь поняла свою ошибку. Но что может сделать вторая армия, продвигаясь по этим идиотским песчано-глинистым дорогам? И находясь от первой армии в пяти хороших переходах?

И сказал начальнику штаба армии, генералу Постовскому:

— Ответьте ставке: армия наступает со времени вашего приказания безостановочно, делая свыше двадцати верст в сутки по пескам, почему ускорить марш не могу.

— Ваше превосходительство, ставка требует от нас, — возразил было Постовский, но. Самсонов прервал его, указав на дорогу:

— Генерал, а сколько вы могли бы пройти по такой дороге за сутки? С полной выкладкой к тому же…

Постовский не ответил: он и сам понимал, что войска измучились предостаточно и подходят к границе Восточной Пруссии далеко не в бравом виде и форме.

— Добавьте в телеграмме: седьмого августа головы всех корпусов переходят границу, — бросил Самсонов и пошел к автомобилю.

Вторая армия продолжала свой тяжкий, безостановочный марш к границе с Восточной Пруссией.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Млаву клястицкие гусары атаковали стремительно, в едином порыве, с лихостью истинно гусарской, без лишнего шума и гама, как то бывает при казацкой лаве, но все равно впечатление производили паническое, ибо скакали во весь лошадиный опор, палаши, высоко поднятые над головой, сверкали в солнечных лучах зловеще-устрашающе, а воинственные, предельно сосредоточенные и готовые на все лица гусар внушали страх неописуемый, и немецкие ландштурмисты не успели опомниться, как оказались за городом, а потом за русской государственной границей, на своей, немецкой, стороне.

Александр Орлов не смог как следует и накрыть отступающих шрапнелью, о чем его попросил генерал Рооп, — поддержать гусаров при атаке, — а сделал несколько артиллерийских залпов по окопавшимся за Млавой ландштурмистам, выкурил их из укрытий, и более стрелять не пришлось, так как гусары пошли в атаку. Однако генерал Унгерн успел отвести за город основные части бригады, предупрежденный лазутчиками, и так поспешно, что специальная команда факельщиков не смогла вовремя поджечь город и была изрублена гусарами и выловлена жителями Млавы, русскими и поляками.

Александр погнал лошадей галопом, выскочил со своей батареей за город, но стрелять уже было не по кому: ландверы укрылись в перелесках и отступили к Нейденбургу.

После этого и расстался Александр Орлов с батарейцами из шестой кавалерийской дивизии генерала Роопа и стал офицером связи второй армии. Не очень-то хотелось ему расставаться с артиллеристами, не думал, не гадал, но служба есть служба, и вот он ехал с личным доверенным Самсонова, фактически его заместителем, полковником Крымовым вновь в Млаву, на этот раз к командиру первого армейского корпуса, генералу Артамонову, тому самому, который приказал наложить на него взыскание за самовольную стрельбу по цеппелину из орудия.