Грозное лето - [51]

И тут раздался визгливый крик:

— Цаппелин, братцы! Он весь бомбами напиханный!

На минуту все замерли и обратили взоры на небо, где плыла серебристая сигара — дирижабль с маленькой, длинной гондолой под брюхом. Кто-то бросился прочь с дороги, к леску, что был напротив, но Александр повысил голос и приказал:

— Первое орудие — к бою. Подкопать песок для лафета и угла атаки. Остальным рассыпаться! Разворачивай! — А Андрею Листову бросил: — К пулеметам, Андрей. Мишень отменная, а я бризантными попробую.

— Без приказа?

— Будем ждать приказа — они расстреляют нашу колонну.

Прислуга засуетилась, орудие развернули в считанные минуты, лошадей отвели в сторону, а песок на дороге расшвыряли лопатами так, что ствол орудия поднялся градусов на тридцать.

Колонна солдат рассыпалась по сторонам дороги.

И в это время послышалась нечастая дробь выстрелов с дирижабля. Солдаты и казаки опять шарахнулись по сторонам, но выстрелы не причиняли вреда, и все успокоились.

* * *

Александр смотрел в бинокль на приближавшийся дирижабль и в уме определял: «Дальность — полторы тысячи саженей, высота — триста, скорость — верст сорок. Что ж, попробуем, граф цеппелин», — заключил он и подал команду:

— Первое орудие — поворот влево! Бризантным! Взрыватель дистанционный! Трубка двадцать два! Прицел двадцать! Один патрон — огонь!

Орудие шарахнуло по дирижаблю, шедшему навстречу, однако снаряд разорвался с недолетом.

— Эх, маленько бы еще — и как раз накрыли бы! — сожалел кто-то.

И в это время Андрей Листов застрочил из пулемета, а потом застрочил еще один «максим».

Александр скорректировал:

— Трубка двадцать четыре! Прицел двадцать два! Один патрон — огонь!

Гром выстрела заглушил голоса и надавил на уши, но солдаты и казаки и не замечали это, а смотрели на дирижабль, с которого уже не стреляли, и напряженно ждали, что будет дальше.

И второй снаряд немного не долетел до цели, но дирижабль шел именно к точке, где только что разорвался снаряд, не будучи в состоянии быстро маневрировать, и тогда Александр отдал последнюю команду:

— Три патрона, беглым — огонь!

Орудие выстрелило, облачко разрыва вспыхнуло возле носа дирижабля, и он как бы вздрогнул и наклонился вперед. Второй разрыв снаряда пришелся возле корпуса, у гондолы, и дирижабль разом как бы остановился, подумал немного и пошел в сторону.

— Подшибли, братцы! Ей-богу, не брешу!

— Вывалился один, вывалился, рази его гром!

— А ну, еще разок, пушкари!

— Молодцы-то а какие? — кричали со всех сторон.

Орудие выстрелило еще раз, дирижабль клюнул носом, сморщился в считанные секунды и мешковато и резко устремился к земле.

— Отставить огонь! — приказал Александр и, достав из кармана брюк платочек, утер неизвестно когда выступивший на лбу обильный пот. И странно: ни страха, ни волнения, ни гордости, что он сбил дирижабль, он не испытывал. Наоборот, ему стало даже жалко, что такой серебристый красавец теперь уж никогда не будет летать. А ведь его надо было сделать…

Солдаты и казаки ликовали, обступив прислугу орудия, кидали картузы в воздух, схватили фейерверкера и подбросили его вверх, потом подбросили на руках заряжающего, а кто-то пустился в пляс под собственную музыку-«барыню».

— Вот как стреляют русские, братцы!

Как из-под земли появился черный автомобиль, остановился так резко, что тормоза завизжали, и поднял тучу пыли, и тогда раздался грозный голос командира первого армейского корпуса, генерала Артамонова:

— Кто стрелял? Почему — без приказа? Своеволие! Анархия!

Александр выступил вперед, ответил:

— Я приказал, ваше превосходительство. Докладывать было некогда, дирижабль мог наделать много бед, — у него пулеметы.

— Я — не о пулеметах. Я спрашиваю, почему не доложили, почему не испросили положенного разрешения? При таком самовольстве вы все припасы расстреляете, пока начнутся военные действия корпуса.

Андрей Листов смотрел на Александра и как бы говорил: «Ну, что я тебе сказал? Ему важно, чтобы доложили, а то, что солдат могли покосить, — это ему не столь важно».

Александр стоял мрачный, решительный и чувствовал, как под правым глазом бьется жилка-тик, и готов был ответить генералу далеко не по уставу, а там — будь что будет, но сдержался и сказал:

— Ваше превосходительство, дирижабль шел параллельно колонне войск и мог безнаказанно косить…

— Молчать! — тряся окладистой черной бородой, повысил голос Артамонов. — Доложите своему комэндиру, что я арестовал вас на пять суток!

— Слушаюсь, — козырнул Александр.

Прискакал начальник Шестой кавалерийской дивизии, генерал Рооп, услышал такие слова и сказал Артамонову:

— Ваше превосходительство, я полагаю, что батарейцы поступили правильно, иного…

— Иного, генерал, вы ничего мне более не соблаговолите доложить? — прервал его Артамонов, покраснев, как болгарский перец, и надув пухлые щеки так, что правый седой ус вытянулся и прилип к лицу. — Сколько патронов израсходовано, штабс-капитан?

— Два — на пристрелку, три — в цель.

— Гм. Недурно.

Все стояли навытяжку и растерянно смотрели то на командира корпуса, то на начальника дивизии, явно недовольного этим инцидентом, и никто не обратил внимания, что невдалеке от дороги, возле леска, остановились еще два автомобиля и из них вышли генералы в походной одежде. Заметили лишь тогда, когда шофер переднего автомобиля «роллс-ройса» надавил клаксон и дал сигнал: мол, командующий же приехал, а вы там римский форум устроили.