Грозное лето - [35]

Ленин мягко возразил, все же перед ним был Бебель:

— Дорогой Август Бебель, но у каждого истинного социалиста есть совесть марксиста, которая не позволит ему не считаться с мнением Интернационала, когда придется решать судьбу своего, сиречь национального, революционного движения в той или иной стране Европы, и не только Европы.

— Да, конечно, я себе и не представляю, чтобы социалист не принимал во внимание наших решений по тому или иному вопросу социалистического развития, — согласился Бебель, — Но я не понимаю, что лучше: ваше с Розой предложение или французов? Ведь Эрве в своем проекте по вопросу о милитаризме предлагает то же, что и вы: ответить на какую бы ни было войну всеобщей стачкой и всеобщим восстанием.

Ленин переглянулся с Розой Люксембург, с Мартовым, стоявшим рядом тут же, и по их лицам прочитал: «Вредный старик, мы его не переубедим». Но ответил со всей настойчивостью:

— Уважаемый товарищ Август Бебель, Эрве из-за своего анархизма совершенно не понимает простых вещей, а именно: выбора конкретных средств борьбы революционного пролетариата в тот или иной исторический момент, который нельзя заранее предрешить никакими постановлениями. Эти средства зависят от политических, экономических, военных условий, которые могут возникнуть в результате империалистической войны. Эрве увлекается эффектными фразами.

Бебель вновь сказал:

— Да, конечно, но это ведь говорит Эрве, а не я. А от меня чего вы добиваетесь? Чтобы я вовсе бросил в корзину свой проект?

Ленин развел руками, как бы говоря: как чугунный засов, с места не сдвинешь, но возможно мягче, сдерживаясь сколько можно было, ответил:

— Мы предлагаем записать в проекте решений конгресса, что рабочие должны стремиться всеми силами и средствами использовать вызванный войной политический и экономический кризис и ускорить падение капитализма. Неужели это не ясно?

Роза Люксембург пригрозила:

— Если не ясно, товарищ Август, — мы с Лениным вновь… разъясним это с трибуны.

И так от начала и до конца: споры, споры против оппортунизма в резолюциях конгресса, в речах его ораторов, в прессе социалистических партий Европы. Это было в Штутгарте, семь лет тому назад. А незадолго до войны, в Базеле, на следующем конгрессе Интернационала, споры продолжились, и вновь под давлением левой его части, особенно Ленина и Розы Люксембург, конгресс записал черным по белому: назревающая война не может быть оправдана ни самомалейшим предлогом какого бы то ни было народного интереса.

Это был Базельский манифест Второго Интернационала. И вот не успела война разразиться, как все было тотчас предано забвению. Манифест перестал существовать. Его как бы и не было в природе, и те, кто два года тому назад голосовал за него единогласно, ныне голосуют за военные кредиты своим правительствам, каждый для своей страны называя войну народной, оборонительной. Позволительно спросить: а для кого же она является нападательной? Империалистической? Захватнической? Такие слова вовсе исчезли со страниц социалистической прессы.

Вот о чем думал сейчас Ленин и вот почему был подавлен. Сколько потрачено сил, и средств, и времени, наконец, чтобы преодолеть сопротивление центристской верхушки Интернационала и закрыть лазейки для оппортунизма во всем социалистическом движении! И вот все пошло прахом, и даже Каутский, тот самый, по ранним книгам которого учились марксизму молодые революционеры, который восторгался первой русской революцией, правда, под влиянием Розы Люксембург, — теперь этот Каутский, один из лидеров Интернационала, встал в один ряд с бауэрами, гильфердингами, гедами, вандервельде и прочими отступниками от марксизма и прямо сказал, как передают: на мой дом напали разбойники и хотят взять меня за горло, поэтому я должен защищаться. Посмотрели бы Маркс и Энгельс на сих защитников своего угла, и своей кухни, и еще кирхи, сиречь альфы и омеги немецкого филистерства. Надо же докатиться до такого скандального позора!

И остались верными идеалам социализма лишь русские социал-демократы, итальянские социалисты и горстка сербских, болгарских, польских и румынских товарищей.

И благо, что и в германской социал-демократической партии, самой старейшей и многочисленной, остались верными идеалам Маркса Карл Либкнехт, Роза Люксембург, Клара Цеткин, Франц Меринг и еще несколько человек, депутатов рейхстага, отказавшихся голосовать за военные кредиты.

— Горстка из ста одиннадцати депутатов-социалистов! — возмущался Ленин.

Он сидел на старом, облысевшем буке, когда-то поваленном бурей, и смотрел вдаль прищуренными глазами, будто мешало яркое солнце. Но солнца не было, а был легкий туман, была синяя дымка в Татрах, над лесами, и в ней скрылись знакомые тропки и горы, на которые иногда по воскресеньям взбирались закопанские и поронинские прогулисты — он с Надеждой Константиновной, или с Багоцким и Вигилевым, или с Ганецким и Зиновьевым — и любовались горными вершинами, подоблачными озерами или просто стояли где-нибудь на утесе и молчали, не желая нарушать первозданную тишину и безмятежность всего сущего, прекрасного и величественного.