Грозное лето - [21]

Александр шел с Верочкой по кирпичному тротуару и услышал:

— Поручик Орлов, вы почему прохлаждаетесь? Все офицеры с ног сбились в хлопотах, а вы, изволите видеть, разгуливаете по проспектам.

Александр увидел прежде отменных донских рысаков, затем фаэтон, остановившийся против него, и в нем — громоздкого Покотило и, вытянувшись, козырнул и ответил:

— Виноват, ваше высокопревосходительство, я жду, когда вы соблаговолите оказать мне честь…

— Какую еще честь я должен оказывать офицеру, коль он прохлаждается бог знает где от моего кабинета? Садитесь и докладывайте, — приказал наказный, а Верочке бросил: — Пардон, мадам, служба.

Александр немного растерялся: с наказным не ездила ни одна душа, кроме жены или дочери. Но и то хорошо, что сейчас их не было. Он простился с Верочкой, легко прыгнул на подножку фаэтона, так как лошади уже пошли мелкой рысью, и тем вызвал восхищение Покотило:

— А вы еще и верткий, оказывается. Люблю. Сам был некогда ловок, а ныне — годы не те… Ну-с, докладывайте, пока я свободен, чем вы здесь занимались в служебное время и чью блондинку успели очаровать?

— Это — супруга моего брата, землемера, — ответил Орлов.

— Прелестное создание… А каково самочувствие родителя? Печень досаждает?

— Досаждает, и весьма. На воды бы надо, но не хочет.

— Да. Мне бы тоже не лишне было бы попить водички, но времени, времени нет, к приезду августейшего гостя надлежит приготовиться подобающим образом. Вот здесь болит, — указал он на правую сторону живота, выделявшегося из-под ремня, перехватившего мундир, двумя полушариями. — В середине мая нас соблаговолит навестить великий князь Николай Николаевич, до вод ли тут? Да, хорошо, что я встретил вас, мой дружок: вы назначаетесь офицером моего штаба для встречи и охраны августейшего гостя. Не знаю только, куда лучше прикомандировать вас, в Мелиховскую, начальный пункт путешествия августейшего гостя нашего, или в Аксай, конечный? Пожалуй, в Аксай, откуда великий князь отбудет в Петербург. После и вы отбудете, о сем я условился с начальником академии. Ох, у меня не хватит офицеров, чтобы все обставить, как и положено. Манычская, Мелиховская, Багаевская, Раздорская, Аксай… Полк потребуется, не менее, — печалился он, качая головой, и, сняв фуражку, достал большой клетчатый платок и утер им мокрый от пота лоб.

Так Александр оказался в Аксае в роли далеко не артиллерийской. И не мог понять: в каждой из станиц, кои наказный намеревался показать великому князю, есть свое начальство, есть люди, понимающие толк в делах хозяйственных и всяких, — для чего же посылать туда еще и офицеров всех родов войск?

Однако Александр принялся за дело с энергией и даже с увлечением: облеченный, как и другие офицеры, полномочиями наказного, он требовал от аксайского начальства, чтобы оно живее поворачивалось, быстрее привело в должный вид станичные курени, посыпало желтым ракушечником улицы, будто знатный гость намеревался распивать чай с каймаком в каждой хате; поторапливал речное начальство, чтобы оно быстрее подновляло пристань-дебаркадер, покрасило здание берлинской лазурью и надраило его до блеска; приказал так убрать берег Дона, чтобы нигде и духу рыбьего не было, а не только самой рыбы, которую в это вешнее время навалом везли с верховьев — в Ростов на баржах и каюках или перегружали на лодки для доставки в Новочеркасск и делали из нее на берегу целые пирамиды — красивые, как серебряные, но источавшие такой аромат, что и в вагонах проходивших мимо поездов нечем становилось дышать. Александр и сам пропитался этими запахами так, что его можно было принять за переодетого в офицерскую форму прасола, — Дон уже разлился и рыба пошла валом. Но он не обращал на это внимания и делал то, что было приказано, и даже домой, в Новочеркасск, приезжал не каждый день, а спал в кабинете станичного атамана, приведенном в такой порядок, что в нем можно было делать званые приемы.

И когда он приехал доложить наказному, что все в Аксае готово к приему высокого гостя, — и тут узнал: наказный выехал на станцию Матвеев Курган для встречи великого князя.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Новочеркасск тогда ликовал. Новочеркасск содрогался от колокольного звона войскового кафедрального собора и всякой колокольной мелкоты церквей и церквушек и благоухал от кипени цветущих груш и яблонь, припозднившихся жердел, выглядывавших со дворов бело-розовыми нежнейшими купами.

И сам Новочеркасск выглядел ослепительно нарядным и помолодевшим, как святочная картина: выкрашенный до последней ставни и начищенный до последней медной ручки парадных особняков, вымев прочь-долой все до последней пылинки с бульваров, и аллей, и подворотен и засыпав все золотистым песком едва не по щиколотку, он две недели наполнял подвалы самыми дорогими заграничными винами и шустовскими коньяками с золотыми колоколами, украшал витрины магазинов изысканными моделями одежды и полным гастрономическим набором снеди и кондитерских яств и сам приоделся в новые одежды по последним парижским моделям, а дамы — в такие умопомрачительные шляпы всех цветов и перьев, что аисты с удовольствием бы устроили на них гнезда персон на двадцать каждое.