Грозное лето - [4]

Почтительное отношение Ванина к Пинчуку Уваров заметил уже в первые минуты своего знакомства с разведчиками. Балагуря, Сенька нет-нет да и взглянет мельком на Пинчука - но осуждает ли тот его. Вот сейчас, заметив, что Петр перестал смеяться, Сенька приумолк, притих, насторожился и молча полез на нары - может быть, ему просто и самому уже надоело молоть языком. Кто знает...

Яков присматривался к разведчикам. Первые минуты Уваров чувствовал себя неловко. Молчаливый и угрюмый по своей натуре, Яков с трудом выдавливал слова. Это не понравилось всем, а Семену в особенности.

– Так не пойдет! - категорически заявил он. В его руках появилась фляга в сером чехле. Он встряхнул ее. Прислушался: - Есть! Сейчас ты у меня заговоришь! Аким, ну-ка открой баночку!

Ерофеенко достал большую банку консервов, долго возился с ней. Ванин искоса поглядывал на него, злился.

– Эх, горе ты мое,- вздохнул он притворно и взял у Акима банку. Открыл ее быстро, налил в жестяную кружку водки и поднес Уварову. Тот покачал головой и глухо выдавил:

– Не пью.

Сокрушенно свистнув, Ванин недружелюбно посмотрел на новичка и сердито заметил:

– Ну, сельтерской у нас для тебя нет.

Уваров промолчал. По настоянию Шахаева, он все же рассказал немножко о себе.

Вспомнил свой колхоз на Курщине, в котором работал трактористом, первое ранение на фронте, госпиталь, медицинскую сестру, в которую влюбился ненароком, да так и не признался ей в этом.

– До войны дела шли не ахти как здорово, но все же неплохо. Мы с отцом работали, мать дома, по хозяйству, сестренка училась. Последнее время и я стал учиться на механика, да война помешала.

– Она всем помешала,- мрачно пробормотал Ванин.- Я вот тоже токарем на шарикоподшипниковом заводе в Саратове работал.

– Инженером небось думал стать?

– Конечно, думал. И стал бы им,- ответил Семен. Потом, после паузы, добавил убежденно: - Я еще буду инженером. Вот войну закончим, и буду, ежели, конечно, фрицевская пуля сдуру не укусит...

Все замолчали и как-то тихо, раздумчиво посмотрели друг на друга.

– У тебя все готово, Пинчук? - вдруг спросил Шахаев, нарушив молчание.

– Всэ, товарищ сержант!..- быстро ответил Петр и, потрогав свои усищи, пояснил: - Вчера еще всэ було готово.

До этой минуты Пинчук молчал. Но по выражению его лица Шахаeв видел, что Петр внимательно прислушивался к солдатскому разговору. О чем он думал? О предстоящей ли операции, о своем ли колхозе или о том и о другом вместе? Есть о чем вспомнить Пинчуку! Как-никак, а он "головой колхоза был, да какого колхоза!" Сколько таких вот парней воспитал он в своей артели! Где они сейчас? Может быть, вот так же сидят в блиндажах и готовятся уйти в тыл врага? Или идут в атаку? И все ли живы-здоровы?..

Пинчук шумно вздохнул.

– Оце ж вы, хлопци, дило кажете,- не выдержал все-таки и он.- Писля вийны нас всих заставят вчитыся. Велыки дила будем делать! - и снова пригладил, многозначительно хмурясь, свои Тарасовы усы.- А зараз хрица надо бить сильней!..

Сказав это, он принялся пробовать у самого Сенькиного уха свое новое кресало. Искры летели во все стороны, а фитиль не загорался. Пинчук отчаянно дул на него.

– Брось ты эту гадость, Петр Тарасович! - дружески посоветовал ему Ванин.- То ли дело - зажигалка! Чирк - и готово!

И чтобы подтвердить свои доводы, он вынул из кармана свой последний трофей - "бензинку-пистолет". К величайшему смущению Сеньки, она не загорелась.

– Кресало надежней,- убежденно заговорил Пинчук.- А зажигалка -что? Высох, испарился бензин - и ты ее хоть выброси. В наш рейд лучше с кресалом. Трут, камушек в карман - и все.

Замолчав, Пинчук решил заштопать дырку в гимнастерке. Но тщетно пробовал он просунуть нитку в ушко иголки. Слюнявил ее, заострял кончик грубыми пальцами, а совал все мимо.

– Ты Акима на помощь позови. Он в очках,- смеялся Ванин.

Отчаявшись, Пинчук попросил Сеньку. Тот всегда был готов удружить голове колхоза. Взял из рук Пинчука иголку и нитку, быстро продел ее в ушко. Не удержался, чтобы не сказать:

– А еще хвалишься: старый конь борозды не испортит. В иголочное ушко не попадешь - куда уж тебе...

Пинчуку, как самому рачительному человеку, Шахаев поручил ведать хозяйством группы. И он отменно справлялся с этими обязанностями. Наибольшее предпочтение, с общего согласия, он отдавал табаку. Пинчук утверждал, что без хлеба и воды на войне прожить еще можно, а без табака - никак. И он аккуратно завернул пачки с махоркой в целлофан, уложил их в мешок. По десять пачек на брата. Пять пачек - НЗ.^[1]

Когда солдаты достаточно перезнакомились, Шахаев дал первое задание Уварову - выйти вместе с Ерофеенко в боевое охранение и наблюдать за передним краем противника.

...На другой день вечером в боевое охранение пришли лейтенант Марченко, командир разведроты и сержант Шахаев. Взяв у Якова и Акима сведения о противнике, они отослали их в штаб, а сами остались для ночного наблюдения. В эту ночь саперы должны были сделать для разведчиков проход во вражеском минном поле, по ту сторону Донца.

У самого Шебекинского урочища Аким и Яков повстречались с саперами, уходившими на это задание. Среди них был и Вася Пчелинцев - старый дружок Уварова. Солдаты обнялись, о чем-то сбивчиво поговорили и разошлись молча в разные стороны.