Гроза - [7]
Она взяла протянутый кошелек. Старушка не сразу отпустила его, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Надежда Степановна всем сердцем ощутила торжественность минуты.
— Десять рублей, восемьдесят четыре копейки. Пересчитай.
— Зачем?
— Пересчитай, говорю, при свидетелях!
Между тем свидетелей становилось все меньше. Опасаясь дождя, бабки скоренько собирали свои пожитки и уходили. Рыночек разваливался на глазах. Быстро темнело, ветер нес по улице бумажный мусор. Как ключи с речного дна, в похолодевшем воздухе завихрились столбики пыли, вокруг опустевших ящиков завели хоровод рваные газеты и трамвайные талоны.
Надежда Степановна послушно пересчитала мелочь в кошельке, но просто так взять его и уйти уже не могла, тупо стояла перед этой старушкой в мужских ботинках, не зная, чем искупить постыдную разницу между своим отношением к потере и ее — к находке. Не придумав ничего лучше, она предложила:
— Давайте я у вас еще черемухи куплю.
— Иди уж. Не надо, — устало ответила старушка, все еще дрожа под невыносимым грузом ответственности, легшим на ее плечи.
Потом, правда, она дала себя уговорить, Надежда Степановна заплатила еще за два стакана, но чувство вины не исчезло. Она смотрела, как катятся в кулек черные шарики и слышала далекий протяжный гул, наплывающий с северо-востока, со стороны плотины. Там сплошной пеленой стянуло небо и землю, гигантские валы разгуливались на бескрайних просторах водохранилища. Тот, о ком говорила бабка с мухоморами, в самом деле, наверное, взял отпуск, иначе трудно было объяснить такую грозу в конце сентября.
Небо почернело, в школе начали зажигать свет. Дежурные выставляли на карнизы горшки с цветами, чтобы напоить их дождевой водичкой. “Как бы стебли не поломало”, — подумала Надежда Степановна. Она взяла второй кулек, и в это мгновение с грохотом разломились небеса, серая пелена, давно уже одевшая северо-восток, стремительно надвинулась, дождь хлестнул с такой силой, что капли, ударяясь об асфальт, расшибались вдребезги. Слышался глухой стук, водяная пыль стелилась над землей. Затем этот стук сменился шелестом — вода падала в воду. По улице потекла река, противоположный берег заволокло туманом, кульки намокли, пальцы Надежды Степановны стали фиолетовыми. Она отступила под навес киоска “Союзпечати”, а старушка со своей кастрюлькой спряталась под карнизом закрытого на обед “Гастронома”.
С карниза текло, волнистая бахрома колыхалась перед ее глазами. Она думала о том, что до весны, может быть, не доживет, и тогда, значит, эта гроза — последняя в ее жизни, но страха смерти не было. Душа, невесомая от сознания исполненного долга, рвалась к небесам, туда, где рвались и сверкали электрические разряды. Когда она умрет, дочь наденет ей на палец проволочное медное колечко, а конец проволоки выведет из гроба наружу. Так советовала сделать соседка, чтобы душе легче было покинуть тело. По проволоке она стечет в землю и уйдет в небеса. Чем честнее живешь, тем больше в душе электричества, а оно везде одинаково, на земле, в земле и на небе. Так чего ее бояться, смерти-то?
Алевтина Ивановна высыпала из ведра все опилки, взяла стоявшую у окна швабру и начала мести пол на первом этаже. В кармане у нее звякали друг о друга два соседних на связке ключа — от раздевалки и от несгораемого настенного ящика, в котором, недоступная детским пальчикам, была надежно укрыта пластмассовая красная кнопка звонка. Нажимать ее было пока что не время. Алевтина Ивановна спокойно сметала шваброй темнеющие от впитанной грязи опилки. Она всегда делала это в междусменку. Внутренний голос еще не сказал ей: пора!
С третьего этажа, из окна своей лаборантской Владимир Львович видел, как Надежда Степановна с каким-то кульком в руке вернулась к школе, а затем снова направилась на другую сторону улицы. С естественным, ни к чему не обязывающим интересом зрелого женатого мужчины к зрелой незамужней женщине он невольно отметил, с какой грацией она балансирует на шатких мостках, перекинутых через вырытую возле крыльца траншею. Сзади это выглядело особенно впечатляюще, Владимир Львович пожалел, что отказался пойти за тортом вместе с ней. Он запер лаборантсткую и мимо учительской, где уже начали пить чай без торта, спустился вниз, чтобы встретить Надежду Степановну на крыльце.
На улице порывами дул предгрозовой ветер, пахло тем электричеством, какого никогда не добудешь в лабораторных условиях. За углом школы трое работяг распивали поллитровку из единственного складного стаканчика.
— Что празднуем, мужички? — фальшивым басом осведомился Владимир Львович.
— День Парижской Богоматери, — ответили ему неприветливо.
Владимир Львович подумал, что они, наверное, из тех, кто на ветровое стекло своих грузовиков вешает фотографию Сталина.
Он отошел от них подальше, минут пять потоптался на ступенях, чувствуя, как остывает в нем жар мимолетного соблазна, потом отправился в учительскую пить чай. По дороге завернул в туалет и увидел сидящего на подоконнике Филимонова.
— Ты чего здесь? Кончилась беседа? — спросил Владимир Львович, становясь к писсуару.
— Меня тошнило, — гордо ответил Филимонов.
Увлекательный документальный роман впервые в нашей стране повествует об удивительной жизни барона Унгерна – человека, ставшего в 1920-е годы «исчадием ада» для одних и знаменем борьбы с большевизмом для других. В книге на богатейшем фактическом материале, подвергшемся историко-философскому осмыслению, рассматриваются судьбы России и Востока той эпохи.
Время действия — конец прошлого века. Место — Санкт-Петербург. Начальник сыскной полиции Иван Дмитриевич Путилин расследует убийство высокопоставленного дипломата — австрийского военного агента. Неудача расследования может грозить крупным международным конфликтом. Подозрение падает на нескольких человек, в том числе на любовницу дипломата и ее обманутого мужа. В конечном итоге убийство будет раскрыто с совершенно неожиданной стороны, а послужной список Ивана Путилина пополнится новым завершенным делом. Таких дел будет еще много — впереди целая серия романов Леонида Юзефовича о знаменитом русском сыщике.
За годы службы Иван Дмитриевич перевидал десятки трупов, но по возможности старался до них не дотрагиваться, тем более голыми руками. Он присел на корточки рядом с Куколевым, пытаясь разглядеть его лицо, наполовину зарытое в подушку. Видны были только спутанные волосы на виске, один закрытый глаз и одна ноздря. Иван Дмитриевич машинально отметил, что с кровати свешивается правая рука, на которой, казалось, чего-то не хватает. Чего?..
«Октябрь», 2015, №№ 4–6.В то время как новейшая историческая проза мутирует в фантастику или эмигрирует на поле нон-фикшн, роман Леонида Юзефовича пролагает иной путь к памяти. Автор доказывает, что анализ – такая же писательская сила, как воображение, но, вплотную придерживаясь фактов – дневниковых записей, писем, свидетельств, – занят не занимательным их изложением, а выявлением закономерностей жизни. Карта боевого похода «белого» генерала и «красного» командира в Якутию в начале двадцатых годов прошлого века обращается для читателя в рисунок судьбы, исторические документы вплетаются в бесконечные письмена жизни, приобщающие читателя к архиву бесценного человеческого опыта.Роман о том, как было, превращается в роман о том, как бывает.
1870-е годы. В Санкт-Петербурге убит монгольский князь, продавший душу дьяволу, а немногим позже застрелен серебряной пулей писатель Каменский.1893 год. На берегу реки Волхов ушедший в отставку начальник сыскной полиции рассказывает о своем самом необыкновенном расследовании.1913 год. Русский офицер Солодовников участвует в военном походе в Монголии.1918 год. На улице Санкт-Петербурга монгольские ламы возносят молитвы под знаком «суувастик».Четыре времени, четыре эпохи сплелись в романе в прихотливый клубок преступлений и наказаний, распутать который по силам только одному человеку — Ивану Дмитриевичу Путилину.Его талант сыщика проливает свет не только на прошлое, но и на будущее.
В основе нового авантюрного романа Леонида Юзефовича, известного прозаика, историка, лауреата премии «Национальный бестселлер» – миф о вечной войне журавлей и карликов, которые «через людей бьются меж собой не на живот, а на смерть».Отражаясь друг в друге, как в зеркале, в книге разворачиваются судьбы четырех самозванцев – молодого монгола, живущего здесь и сейчас, сорокалетнего геолога из перестроечной Москвы, авантюриста времен Османской империи XVII века и очередного «чудом уцелевшего» цесаревича Алексея, объявившегося в Забайкалье в Гражданскую войну.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
Сюжеты напечатанных в этой книжке рассказов основаны на реальных фактах из жизни нашего недавнего партийно-административно–командного прошлого.Автор не ставил своей целью критиковать это прошлое задним числом или, как гласит арабская пословица: «Дергать мертвого льва за хвост», а просто на примерах этих рассказов (которые, естественно, не могли быть опубликованы в том прошлом), через юмор, сатиру, а кое–где и сарказм, еще раз показать читателю, как нами правили наши бывшие власти. Показать для того, чтобы мы еще раз поняли, что возврата к такому прошлому быть не должно, чтобы мы, во многом продолжающие оставаться зашоренными с пеленок так называемой коммунистической идеологией, еще раз оглянулись и удивились: «Неужели так было? Неужели был такой идиотизм?»Только оценив прошлое и скинув груз былых ошибок, можно правильно смотреть в будущее.
"Идя сквозь выжженные поля – не принимаешь вдохновенья, только внимая, как распускается вечерний ослинник, совершенно осознаешь, что сдвинутое солнце позволяет быть многоцветным даже там, где закон цвета еще не привит. Когда представляешь едва заметную точку, через которую возможно провести три параллели – расходишься в безумии, идя со всего мира одновременно. «Лицемер!», – вскрикнула герцогиня Саванны, щелкнув палец о палец. И вековое, тисовое дерево, вывернувшись наизнанку простреленным ртом в области бедер, слово сказало – «Ветер»…".
«На сигарету Говарду упала с носа капля мутного пота. Он посмотрел на солнце. Солнце было хорошее, висело над головой, в объектив не заглядывало. Полдень. Говард не любил пользоваться светофильтрами, но при таком солнце, как в Афганистане, без них – никуда…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».