Гроза - [12]

— Господи! Что с вами?

— Меня, кажется, контузило. Молнией, — сказал он.

В следующий момент на них вынесло Котову, кричавшую, что сейчас приедут, она вызвала, спецбригада уже в пути, пусть кто-нибудь выйдет на угол, покажет дорогу.

— Не нужно, — остановил ее Родыгин.

Подошел Владимир Львович. За ним бежали ребята, впереди всех — Филимонов. Рот его был открыт в беззвучном вопле. Когда он добежал, Векшина отпихнула его локтем. Она ни с кем не хотела делить Надежду Степановну.

— Ой, Надежда Степановна! — вдохновенно кляузничала соседка Векшиной. — Он нам такое говорил, вы не поверите! Рассказывал, как детям ноги отрезают, и что всех будут сажать в тюрьму. Вместе с женами.

— Подожди, подожди. Кого будут сажать?

— Всех, которые это… Ну, как папа у Векшиной. И гонять пешком по тридцать километров.

— Тоже с женами?

— Нет, с милиционерами на мотоциклах.

— Так в Турции наказывают пьяных водителей, — поспешил объясниться Родыгин. — А с женами, это в Сингапуре.

— Он еще страшнее говорил, да! — звенел в проясневшем воздухе хитрый детский голосок. — Что за границей им сразу голову отрубают.

— Вжик, вжик, — подтвердил кто-то из ребят, — и уноси готовенького.

— Филимонова! — уточнил другой.

— Потому что у него плохой глазомер, — дополнил третий. — Такие долго не живут.

— Поэтому, — с женской проницательностью подвела итог не по годам взрослая Вера, — его и тошнило.

— Понятно, — кивнула Надежда Степановна и вопросительно взглянула на Родыгина.

Тот молчал.

— А что у вас в кульках? — спросил Филимонов.

Лишь теперь Надежда Степановна вспомнила про черемуху. Ягоды еле держались в раскисшей газете.

— Это черемуха, — сказала она. — Ешьте, ребята!

Когда все столпились вокруг нее, послышался высокий прерывистый сигнал “Скорой помощи”, белый “уазик” на полном ходу вылетел из-за угла, прошел под красным светом, притормозил, преодолел бровку тротуара и, переваливаясь, выехал на газон. Из задних дверей выпрыгнули двое мужчин, из кабины — женщина. Котова указала пальцем на Родыгина:

— Вот он!

— Все нормально, — сказал Родыгин, коротко доложив, как было дело.

Один из врачей присел, провел ладонью по пепелищу, долго рассматривал свои почерневшие пальцы, затем ополоснул их в луже, похлопал Родыгина по плечу и залез обратно в машину. Спецбригада уехала, Котова ушла, Родыгин издали смотрел, как Надежда Степановна из рук кормит черемухой свою галдящую стаю. Филимонов хватал горстями, Векшина клевала по ягодке. Владимир Львович, до этого стоявший в стороне, присоединился к их пиршеству.

— Помните того крокодила в музее? — спросил он у Надежды Степановны.

— Помню, — приятно удивилась она тому, что в один день на них нахлынули одни и те же воспоминания.

— По-моему, — негромко сказал Владимир Львович, указывая глазами на Родыгина, — очень похож.

— Чем?

— Тоже экспонат, — ответил он тем же интимным полушепотом. — Но ничего, скоро их власть кончится. Помяните мое слово.

Надежда Степановна промолчала, а Родыгин не услышал. В это время к нему сунулся мальчик, все знающий про хлебное дерево.

— Вы обещали после урока ответить на мой вопрос, — напомнил он.

— Отстань, — сказал Родыгин.

Болела голова, ныла ушибленная лопатка, ступни почему-то покалывало, словно сквозь микропоровые подметки с подковками в них стреляло растворенное в почве небесное электричество. В то же время он не мог отделаться от чувства, что никакой молнии не было, а это пепельно-черное пятно под ногами выжжено жаром его души, непонятой, оболганной, запертой в старом зябнущем теле.

— Идите к нам, — позвала Надежда Степановна.

Родыгин подошел, взял из протянутого кулька несколько ягод. Забытый терпкий вкус растекся по нёбу, слезами встал в горле.

— Вы нам все очень интересно рассказывали, — сказал веселый мальчик, большую часть беседы просидевший под столом, и с пулеметным звуком выплюнул косточки.

Они ели черемуху, пока всю не съели. Губы, зубы и языки у них стали черные. Потом все пошли в буфет пить горячий чай.

1987 г.