Гроза на Шпрее - [158]

— На не-бе-са, — задумчиво протянул Фред.

— А не кажется ли вам, Шульц, что обстоятельства бдагоприятствуют нам?

— Простите, какие обстоятельства вы имеете в виду?

— Тюремный надзиратель и мать, которая, по словам агента, живет в Карове.

— Что-то начинает вырисовываться, хотя еще очень и очень неясно.

— Ну-ну… Все проще простого. Повлиять на мать…

— Ерунда, при чем здесь мать!

— Фред, куда девалась ваша сообразительность?

— Вы застали меня врасплох, не дали подумать…

— Ну ладно, не обижайтесь. Я просто хотел, чтобы вы пришли к тому же выводу, что и я, исходя из тех же логических предпосылок. Давайте думать вместе. Что нам нужно? Нам надо, чтобы Бауман молчал. Раз он ненадежен, значит, принятые нами меры должны быть абсолютно надежны. Но и открыто действовать нельзя. Может быть, мать принесет небольшую передачу… Вы понимаете, о чем я думаю?

— Да, герр Нунке, но дело в том, что у Рихарда Баумана очень скверные отношения с матерью, так что никакой передачи она ему не понесет. Все придется делать самим.

— Это еще один козырь в нашу пользу. Значит, мать не станет скандалить и выяснять причину смерти сына. Это очень упрощает дело. Или… — Нунке на минуту задумался, — может быть, еще проще — сослаться на то, что она отравила сына, испытывая к нему ненависть… Надо бы поподробнее разузнать о причине их ссоры… Но это вам будет виднее на месте. Итак, Фред, единственный человек, на которого я могу положиться, которому могу доверить это дело и сохранение всего в тайне — это вы. Прошу вас об этом как друга, как офицера. Продумайте операцию до мельчайших деталей, учитывая, что времени у нас в обрез. В средствах не стесняйтесь. Платите щедро, чтобы не было осечки, обещайте убежище у нас и вообще все, что им заблагорассудится. Кстати, надзирателю совершенно не обязательно знать, что будет в передаче…

— Но если произойдет отравление, тюремный врач немедленно поймет это. Станут допрашивать надзирателя, выяснять, откуда посылка?

— Ну и что, плевать на него. Ничего он не знает, агенту, связанному с ним, прикажем немедленно после передачи посылки перебраться в нашу зону. И тогда на ваши плечи целиком ляжет большая ответственная работа. Правда, агент почти все подготовил, вам придется все завершить. Но это еще терпит… А теперь обдумайте, как организовать передачу или найти какой-либо другой способ заставить Баумана молчать… Может, попытка к бегству или что-нибудь еще…

— Я могу идти, герр Нунке?

— Конечно, я жду вас вечером.

Фред приоткрыл дверь кабинета. Слышно, как он пересекает столовую, выходит в переднюю, одевается. Еще несколько шагов. Мягкий хлопок двери, щелкает замок.

Вздохнув, Нунке прикуривает сигарету и тут же бросает ее в пепельницу. Вкус табака ему противен, дерет горло, грудь заложило. Надо выпить чего-нибудь горячего, хорошенько укрыться и попробовать заснуть. Присев на диван, он нажимает грушу звонка, которая свисает с торшера, и не снимает пальцев с продолговатой белой кнопочки до тех пор, пока из столовой не доносится шарканье шлепанцев служанки. Зельма глуховата.

— Да слышу, слышу, не глухая, — ворчит старуха, привыкшая к прихотям господ. — Надо же было все приготовить. — Она опускает поднос с завтраком на стул, пододвигает к дивану журнальный столик, накрывает его белоснежной салфеткой и начинает медленно и торжественно расставлять принесенную еду: оладьи, соусник с растопленным маслом, мелко нарубленное яйцо с грибами, вазочку с джемом, хрустящее домашнее печенье и настоящую турецкую джезву с кофе. Ее подарил Нунке один из секретарей турецкого посольства в знак «дружбы и взаимопонимания». Это было в самом начале его работы в разведке. «Взаимопонимание» с секретарем турецкого посольства сразу выдвинуло новичка Нунке из рядов пешек в шеренгу наиболее способных и перспективных работников. С тех пор он повсюду возит с собой эту джезву. Она служит ему своеобразным талисманом, предостерегает от ошибок, предсказывает новые успехи. Вот и сегодня он с нежностью посматривает на блестящую поверхность, словно бы стянутую в талии пояском.

— Оставьте только кофе и печенье, остальное унесите, — приказывает он служанке. — И еще разогрейте стакан молока. У нас есть молоко?

— Только в банках, — презрительно кривится Зельма.

— К чертям банки! Принесите мне кипяток! Обычный кипяток, и захватите электроплитку, а то пока вы доковыляете сюда из кухни…

— А моим ногам ровно столько, сколько мне. И отшагали они, если измерить, топчась вокруг вас…

— Ну, ну, Зельма, не сердитесь. Я не хотел вас обидеть. Просто очень захотелось горячего, согреть грудь.

— Тогда выпейте липового цвета. Хотите, заварю? Только придется подождать, пока настоится. Помните, фрау Тильда всегда, когда вы болели, поила вас ароматным настоем из липового цвета.

Он уже не слушает старую Зельму. Мысли Нунке возвращаются к Лютцу и заданию, порученному Фреду. Если тому повезет, то через два-три дня Бауман умолкнет навек.

Служанка продолжает что-то говорить, но Нунке выпроваживает ее движением руки.

«…А что, если его вызовут на допрос сегодня? Или уже вызвали? Некоторое время Бауман будет держаться, доказывая свое алиби и тому подобное. Итак, чтобы осуществить задуманное, у нас есть еще время. А впрочем, береженого, как говорится, бог бережет. Надо завтра, да, именно завтра, разведать обстановку на месте. Да, именно завтра. Как я сразу не подумал об этом?»