Гроза на Шпрее - [152]

— А знаете, Фред, последнее ваше предположение не столь уж фантастично. Да, да, теперь я начинаю понимать, что заставило его написать эту мерзость…

— Кого? Что именно написать и кому? Чем еще вы хотите меня ошеломить?

Думбрайт вытащил из кармана бумажник, раскрыл его и осторожно вынул из-под целлофана маленький листочек, изрезанный отчетливо видными линиями старых сгибов.

— Прочтите! Это, очевидно, отрывок из черновика, случайно не уничтоженный.

Быстро пробежав текст, Григорий равнодушно пожал плечами:

— Чушь какая-то! Результаты расследования так широко были освещены в прессе, что тема сама собой себя исчерпала. Особенно когда были пойманы преступники. Ни одно расследование не даст ничего нового. Неужели этот листочек мог вас встревожить?

— Не то слово, Фред! Не встревожить, а обозлить… Не по себе дерево замахнулся срубить…

— Если человек глуп, то, говорят, это всерьез и надолго. Не стоит он того, чтобы о нем разговаривали два умных человека. Особенно в такой ситуации, как у нас сейчас. Разрешите попрощаться до вечера? Я голоден, не выспался, замерз.

— Хорошо, идите. Вечером я вам позвоню.

Открыв дверь своей маленькой квартирки, Григорий, как обычно, остановился на пороге, внимательно вглядываясь в незаметные для постороннего глаза отметинки, которые он всегда оставлял, уходя из дома. Кучки пепла, оставленной у двери, не было, ее растоптала чья-то нога, переступив порог. У подушки на кровати слишком остро были загнуты уголки. На пижаме, которая, казалось, была небрежно брошена на спинку стула, одна из сторон была подвернута не так, как сделал это Григорий.

В ящиках письменного стола, — а он, конечно, больше всего интересовал таинственного посетителя! — на первый взгляд, все было в полном порядке. Впрочем, и его нарушали мелочи, известные лишь хозяину бумаг.

Ясно, впервые за все время в его квартире произведен обыск.

Что же послужило поводом? Кто приказал шпику обследовать квартиру Фреда Шульца?

Сегодняшний разговор с Думбрайтом говорит о все возрастающем доверии босса к Шульцу. Значит, Нунке? Но почему? До сих пор ничто не нарушало их добрых отношений, перед отъездом они тепло, по-дружески расстались. Правда, у Нунке могли возникнуть подозрения в последние дни, когда Григория не было в Берлине. Ведь у Шульца были хорошие отношения с Вороновым.

В комнате холодно, стынут ноги. Придется, что бы там ни было, затопить печку, помыться, переодеться. Ну-ка! Не сиди сиднем, не раскисай! С обыском они, конечно, промахнулись, потому что ничего компрометирующего найти не могли. Ну, а причины — их тоже можно установить, проанализировав каждый свой шаг. Григорий хлопочет у печки, потом в ванной становится под душ, сильно растирает тело жесткой рукавичкой. Благословенная вода! И та, что холодными тугими струями бьет по спине, бедрам, животу, и та, что закипает в маленьком чайнике — вон как задорно и весело поет свисток в носике.

Через несколько минут Григорий, в свежей пижаме, держа в руке стакан крепкого чаю, сидит, удобно устроившись в кресле напротив своей чудо-печки. Теперь можно и подумать…

Каждый вечер прежде, чем лечь спать, он придирчиво анализирует весь прожитый день, независимо от того, произошло сегодня что-нибудь значительное или нет. Теперь ему надо было восстановить в памяти каждый свой шаг на гораздо более продолжительном отрезке времени. Отправляясь путешествовать в прошлое, Григорий обозначил главные вехи, по которым должны течь его воспоминания. Что самое уязвимое в его действиях? Связь с Домантовичем и хорошие отношения с Вороновым, Мария и ее аптека, Зеллер, деятельность в «Семейном очаге». Несколько встреч с Горенко. Завтраки с Вороновым.

Воспоминания текут, не сливаясь, каждое по своему руслу. Домантович. Все встречи от первой до последней во всех деталях возникают в памяти. Малейшее нарушение правил конспирации могло стать для Григория и Михаила трагическим, и оба не позволяли себе нарушать их даже в мелочах. Выходя на связь, внимательно все взвешивали, десятки раз выверяли. То, что связь с Домантовичем в последнее время оборвалась, не следствие какого-либо промаха. Сообразив, что из школы стала просачиваться информация, начальство прежде всего заподозрило бывших советских граждан. Правда, подозрение еще не доказательство, а один из логических выводов, который требует подтверждения фактами или опровержения. А фактов, раскрывающих Домантовича, нет. А теперь, в связи с бегством Воронова, и подозрения отпадают. Нет, здесь не о чем беспокоиться.

Мария? На людях Григорий встречался с ней только раз: в ресторане перед тем, как выкрасть Больмана. Ничего противоестественного в том, что он пригласил ее танцевать, не было — в ресторане это обычное явление. Могла вызвать тревогу встреча на улице, у почтамта. Но тогда он особенно тщательно проверил, нет ли за ним слежки: его насторожил испуг Марии, когда она увидела своего бывшего мужа. Все остальные встречи бывали в комнате над аптекой, за собственную осторожность при этом он мог поручиться. А Марии даже не приходилось выходить из дома. Иногда ему хотелось задержаться подольше. Ее безграничное доверие к нему, мужество, с которым она несла свое одиночество, ее женственность рождали в сердце щемящую нежность. Но он ни разу ничем не выдал себя, потому что не имел права усложнять свою и ее жизнь.