Грот Дайомы - [37]

– Ты добр ко мне, господин…

Он снова погладил ее по волосам и раскрыл было рот, чтобы молвить пару сочувственных слов, но внезапно ему показалось, что кто-то стоит за спиной. Конан наклонился, шепнул: «Иди, малышка. Завтра, здесь, на рассвете…» и подтолкнул Зийну к двери капитанской каюты. Дождавшись, когда она исчезнет, киммериец медленно обернулся – перед ним маячила каменная физиономия Идрайна.

– Прах и пепел! Что тебе надо, проклятая нечисть? – прошипел Конан. – Следишь за мной, серозадый?

Исполин покачал головой.

– Не слежу, господин. Охраняю.

– От кого? От этой малышки?

Идрайн, по своему обыкновению, молчал, и раздраженный Конан велел ему спуститься в каморку и не высовывать носа весь день.

– Но я должен быть рядом с тобой, – возразил голем. – Во-первых, я должен заботиться о твоей безопасности. А во-вторых, что я буду делать один в каюте?

– Думай о будущей своей награде или спи, – приказал Конан, пропуская мимо ушей первое и отвечая на второе. – Спи, нелюдь! Клянусь Кромом, зингарцы уже косятся на тебя. И немудрено: ты ведь не ешь, не спишь и не молишься Митре!

– Пища мне не нужна, – подтвердил исполин. – А сон… Я даже не знаю, что это такое, господин.

Конан смягчился. Этот Идрайн, по сути дела, был несчастным созданием, таким же несчастным, как светловолосая Зийна: девушку лишили свободы, а серокожий никогда ее не знал. И не чувствовал прелестей жизни – даже таких, что доступны любому рабу: вкуса сухой корки, солнечного тепла или дуновения свежего ветра на лице, благодетельного беспамятства сна… Сон! Подумать только, он не имел понятия о сне!

Киммериец попытался растолковать это.

– Когда человек устает… – начал он.

– Я не устаю, господин, – прервал его голем. – И я пока что не человек.

Конан зашел с другого конца.

– Ты видел, как ночью я лежу в каюте – молчаливо, неподвижно и с закрытыми глазами?

– Да, господин. Неподвижно и с закрытыми глазами. Но ты не молчишь. Ты делаешь так: хрр… хрр…

– Во имя когтей Нергала! Хрр делать не обязательно! Просто растянись на спине, закрой глаза и ни о чем не думай… или думай о приятном.

Он надеялся, что мысли о приятном заменят Идрайну сновидения. Странно, что Дайома, владычица сонного царства, лишила свого слугу способности видеть сны. Быть может, она считала, что, пребывая в состоянии камня, серокожий выспался на всю жизнь? Или сны, по ее мнению, помешали бы ему действовать быстро и эффективно?

– Отправляйся вниз, – повторил Конан, – и делай что велено. Чтоб я не видел твоей серой рожи до завтрашнего утра!

Глядя в спину удалявшегося голема, он подумал, что Зийна была бы куда лучшим и более приятным спутником в странствиях, чем Идрайн. Если бы он мог выменять ее у Гирдеро на этого каменного олуха! Или украсть… с ее согласия, разумеется.

Согласие он получил на следующее утро, потолковав с девушкой в предрассветный час. Она то и дело пугливо посматривала на дверь капитанской каюты – видно, боялась, что Гирдеро проснется и обнаружит ее отсутствие; но страх не мешал ей подставлять Конану губы, теплые, мягкие и покорные, совсем не похожие на огненные алчущие уста Дайомы. Пользуясь сумраком, Конан устроил девушку у себя на коленях, приподнял ей тунику и уже начал ласкать упругие бедра и трепещущую грудь, как над горизонтом показался краешек солнца. А вместе с ним пришел Идрайн.

Конан, увлеченный своим делом, не заметил его, но вдруг девушка тихо взвизгнула, вырвалась из его объятий и, оправляя одежду, исчезла в каюте Гирдеро. Киммериец, разъяренный, вскочил на ноги.

– Ты… ты… Шакалья моча, пес, отродье пса!

– Солнце всходит, господин, – невозмутимо заявил голем. – Ты велел не показываться на глаза до утра, но утро уже наступило.

Споры были бесполезны; этот каменный истукан понимал приказы буквально. Временами Конану казалось, что они с Идрайном знакомы не пару дней, а целую вечность – и целую вечность этот болван преследует его, появляясь в самый неподходящий момент. От серокожего надо было избавиться! Хотя бы потому, что киммерийцу голем мнился недреманным оком Дайомы, постоянно нацеленным ему в затылок. Владычица Острова Снов будто бы следила за своим возлюбленным в два глаза: через магическое зеркало и с помощью бдительного Идрайна. Конану это не нравилось. Совсем не нравилось!

– Женщина Гирдеро была с тобой, – равнодушно отметил голем.

– Была, – рыкнул Конан. – Ну и что?

– Если кто-нибудь из зингарцев заметит и донесет Гирдеро…

– Вот тогда и возьмемся за топоры, серое чучело! Мысль насчет топоров запала, видно, в голову Идрайна, и в ближайшие дни он все чаще приставал с этой идеей к своему господину. Вот и сегодня:

– Отчего ты не хочешь порубить команду, господин? Самое время… Перебьем всех, а первым – этого Гирдеро… Не нравится мне он. Что-то замышляет…

Замышляет, точно, – подумал Конан. Он не раз уже ловил косые взгляды зингарца, а вчерашней ночью Зийна поведала ему, что Гирдеро притащил из корабельной кладовки и спрятал в своем сундуке две пары кандалов с цепями толщиной в три пальца. Вероятно, затем, чтоб были под рукой, когда понадобятся… Не прав ли Идрайн, предлагая перерезать экипаж «Морского Грома»? – мелькнуло у киммерийца в голове. Он мысленно взвесил оба плана: принять открытый бой или тайно покинуть корабль на одной из лодок, прихватив с собой Зийну, а взамен оставив Гирдеро серокожего голема. Первое представлялось ему более достойным и славным, второе – более разумным.