Гроссмейстеры афёр - [16]

При входе в «Европейскую» Герцог сунул человеку в ливрее пятёрку. Путь открыт. Ресторан, обслуживавший иностранцев, находился на третьем этаже. Ещё одна пятёрка, условная фраза на ухо швейцару — и Юлий, утирая платком взмокший лоб, уселся в дальнем углу зала.

— Да, — заключил он, раскуривая сигарету, — Хенкин прав. Отсюда весь зал, как на ладони, а тебя от окружающих скрывает густая листва пальмы. Недаром этот столик вечером бронируют гэбэшники. Ну а днём?

— А днём, — отвечал Хенкин, — мы — стоматологи!

Герцог скривился.

— Нет, господа врачеватели, не понять вам тревог вьючного мула, таскающего на себе полотняные пояса с золотым песком…

В дверном проёме появился Марик Хенкин. Одной рукой он нёс увесистый портфель, другой увлекал за собой сразу двух длинноногих младых див.

«Конспиратор, — усмехнулся про себя Юлий, — разведчики на проведение тайниковых операций берут с собой в качестве прикрытия жён, у Марика своя «крыша» — профурсетки. И где он только находит таких красавиц, этот неистребимый перпетум-кобиле?»

Сколько Юлий знал Марика, тот никогда не расставался ни со своим портфелем, ни с весёлыми подружками. С одной оговоркой: портфель оставался неизменным годами, а беспечные красотки подлежали смене каждый месяц, если не чаще.

«У меня нет идеала — всех зову под одеяло», — как бы оправдываясь, говаривал Хенкин.

Марик олицетворял собой редкое сочетание трудоголика и мота-повесы. Деньги — и немалые — он зарабатывал, чтобы тут же прокутить их вместе с ненасытными прожигательницами жизни. Высококлассный специалист в области лицевой хирургии, зубной техник и протезист в одном лице, Хенкин имел в городе богатую частную практику. А поскольку лечил клиентов у них дома, то его «кормилец» — так ласково называл он свой портфель — был неизменно набит слепками зубов, коронками, зубными пртезами, не говоря уж о разных щипцах и свёрлах.

Однажды Марик, проведя ночь с друзьями за «пулькой», возвращался под утро домой. Беспечно помахивая «кормильцем» и насвистывая «Колонель бути», чтобы сократить путь, он бесстрашно ринулся через городское кладбище и угодил в… милицейскую засаду. Откуда ему было знать, что угрозыск которую ночь кряду охотился за шайкой грабителей, осквернявших могилы в поисках золотых коронок в ротовых полостях покойников?!

По требованию ментов Хенкин, не чувствовавший за собой никакой вины, с готовностью открыл портфель. При виде щипцов, коронок и целых челюстей ликующие сыщики затолкали — спасибо не искалечили — Марика в «воронок» и доставили в околоток, где с него сошло три пота, пока он сумел убедить служивых, что не любитель он могильного золота, а врач-профессионал. В доказательство пришлось тут же поставить пару пломб начальнику…

— Старик, пароль подействовал на швейцара? — вместо приветствия произнёс Хенкин.

Герцог утвердительно кивнул.

— Он — новенький… Нуждается в дрессировке… Так, а где наш дежурный половой? — Марик оглядел зал. — Любезный, — окликнул он семенящего к соседнему столу официанта с тяжёлым подносом, — кто нас сегодня обедает? — в вопросе прозвучали одесские интонации.

— Я занят, — не поворачивая головы, ответил официант.

— Пришлите замену, любезный! — и, обратившись к Герцогу, недовольно произнёс: — И этот новенький… Что это у них… Всеобщая ротация, что ли?

У Юлия при этих словах похолодело внутри, он непроизвольно провёл рукой по нательному поясу с золотом.

Хенкин ещё несколько раз безуспешно пытался остановить официанта, курсировавшего между кухней и соседним столом, где расположилась группа французских туристов.

Наконец, не выдержав натиска, служка, брызгая слюной, прошипел:

— Катитесь вы в свой Тель-Авив, там вас накормят, а здесь только работать мешаете!

От такой наглости у Марика глаза вылезли из орбит.

— Ну, знаете ли… Я — хам. Видел хамов, но такого — впервые!

По взгляду друга Юлий понял, что кара будет жестокой.

Приговаривая «долой кариес и антисемитов», Марик с неожиданным для его необъятной комплекции проворством сунул руку в стоявший возле ног портфель и метнулся к раздаточному столу, на который хам-официант водрузил огромную фарфоровую супницу с сациви. Французы, оживлённо обсуждавшие аперитив, не заметили, как Хенкин бросил в супницу пригоршню зубных протезов и, помешав варево ложкой, вернулся на свое место.

— Любезный, может, всё-таки займётесь нами? — с видом кота, съевшего канарейку, вкрадчиво спросил Марик вернувшегося официанта. Тот даже бровью не повёл, сосредоточенно раскладывая сациви в тарелки.

Иностранцы с воодушевлением принялись за экзотическую снедь. Однако их восторг длился недолго. Энтузиазм угасал с каждой выловленной из тарелок металлической коронкой. Что за чёрт!

Кризис наступил, когда старушка-переводчица с диким воплем извлекла из соуса и швырнула на скатерть огромный человеческий зубище. Сомнений не было: кто-то уже ел этот сациви и обломал себе зубы.

Иностранцы с омерзением переводили взгляд с зуба на супницу. Кто-то схватился за горло, сдерживая позывы отторжения. А яйцеголовый очкарик, походивший на «голубого» гимназиста, нагнулся над кадкой с пальмой и изрыгнул из своего чрева прелести кавказской кухни.