Громила - [41]

38) Первый бал

До того как случилась авария с паровым катком и дядюшка Хойт избил Брю до полусмерти, я была полностью поглощена тем, как бы выманить Брюстера из его раковины. Теннисон стал его личным тренером. А вот моя роль была более тонкой: я попыталась ненавязчиво привить ему интерес к общению с другими людьми. Начиталась книжек по психологии и решила, что разобралась в его характере. Мне казалось, что всё, чего ему не достаёт — это лишь немного поддержки и ободрения. Разумеется, я глубоко ошибалась, но так уж я устроена: если вобью себе что-то в голову, то выбить это оттуда непросто.

— Тебе нужно пересмотреть свои взгляды на отношения с людьми, — объявила я ему как-то за ланчем, когда мы сидели в школьной столовой. Я накрыла его руку, лежащую на столе, своей — пусть все видят.

— А по мне и так хорошо, — ответил он. — Люди не трогают меня, я не трогаю их.

Я потрясла головой.

— Хватит. Ты, мой печальный поэт, — не недотёпа какой-нибудь, и пора тебе перестать прятаться по тёмным углам. Прошли те времена.

Он попытался есть, но поскольку я держала его правую руку в своей, он только неловко тыкал в тарелку вилкой, зажатой в левом кулаке.

— Может, мне нравится прятаться по углам.

— Поверь, тебе больше понравится общаться с друзьями.

Похоже, мои слова его не только не убедили, но скорее наоборот — встревожили.

— Ну-ка посмотри мне в глаза и скажи, что тебе не хочется иметь друзей! — настаивала я. Отпустила его руку, но он не торопился взять в неё вилку, оставил свободной — для меня. Я улыбнулась: поразительно, как много в нашей жизни мелочей, которые исполнены столь глубокого смысла!

Интересно, и когда это я стала такой приторно сентиментальной? Как надписи на открытках Холлмарк.

— Не скажу, — ответил он. — Просто не думаю, что это хорошая мысль.

Хорошая или нет, а обзавестись друзьями ему придётся. Это — следующая в длинном ряду стоящих передо мной задач. Как уже упоминалось, я не самая популярная девочка в школе, но непопулярной меня тоже не назовёшь. Я как раз в золотой середине, а это значит, что и мои друзья тоже в золотой середине — и Брю, скорее всего, придётся им по сердцу.

Я подозвала к нам свою хорошую подругу Ханну Гарсиа — она даже черепаху выманит из панциря, а та и не заметит.

— Ханна, — сказала я, когда та присела за наш стол, — Брюстер воображает, что не способен к нормальному человеческому общению.

Брю вскинул руки:

— Бронте!

— Ой, только не надо изображать врача с дефибриллятором! — фыркнула я и снова обратилась к Ханне: — Да, так вот. Обстоятельства сложились так, что он внушил себе, будто он — человек второго сорта. Нам необходимо независимое суждение.

— Бронте! — воскликнул он. — Ну хватит! Мне же неудобно.

Ханна махнула рукой:

— Да брось ты! — и принялась добросовестно и объективно изучать его. — Ну что ж, — сказала она наконец, — во-первых, он высокого роста. Во-вторых, симпатяга. В-третьих, он твой парень, а ты превосходно умеешь выбирать себе друзей, тут у тебя безупречный вкус.

— Спасибо.

— Так что, — заключила Ханна, — даю ему девять баллов из десяти по шкале социальной пригодности.

— Почему только девять? — возмутилась я.

— Если бы он тянул на десять, он встречался бы со мной! — заявила Ханна, подмигнула Брюстеру и упорхнула.

Брю сидел весь пунцовый, но на губах его сияла самая широкая улыбка, которую я когда-либо видела. Я взяла его за обе руки — всё равно с едой, кажется, покончено.

— Знаешь, что я думаю? — сказала я. — Я думаю, что нам надо как-нибудь выбраться в город с целой компанией моих друзей. Немножко поживёшь моей жизнью. Это будет просто здорово!

— Ладно, — согласился он, всё ещё с румянцем на щеках. Он постарался придать своему голосу всю беспечность, на какую был способен.

* * *

Я готовилась к этому событию так, будто это был не выход в город, а первый выход в свет. Бал для одного, смокинг не обязателен. Вообще-то, всё было гораздо проще: мы целой компанией выбрались во вторник после школы в торговый центр поесть гамбургеров, только и всего. Зато к подбору членов компании я подошла очень серьёзно и выбрала тех, с кем Брю не чувствовал бы себя неловко, даже чувствуя себя неловко. Нас было шестеро — ни слишком мало, ни слишком много, в самый раз.

— Я не смогу быть долго, — сказал он. Эту фразу он произносил всегда — куда бы и когда бы ни шёл.

Я поцеловала его, а потом зашептала ему на ухо, временами приостанавливаясь, чтобы украдкой втянуть в себя запах кокосового кондиционера, исходивший от его волос — по непонятной причине этот аромат сводил меня с ума:

— Поверь мне, — проговорила я, — тебе не захочется уходить.

Но эти слова лишь обеспокоили его.

В тот вечер мы все очень славно провели время; и хотя Брю по большей части помалкивал, мои друзья признали его за своего, приняли как равного — такого с ним никогда раньше не случалось. Он вышел за рамки тесного круга своей семьи, стал частью общества. Как я и предсказывала, он оставался с нами гораздо дольше, чем намеревался вначале.

— Мне нравятся твои друзья, Бронте, — сказал он, уходя. — Вот уж не ожидал, но они мне нравятся. Очень.

Я отправилась домой — с чувством, что сделала что-то замечательное.