Громила - [15]

— Так если у тебя фотографическая память, значит, ты уже должен бы знать все стихи в той книжке Аллена Гинзберга наизусть!

Само собой, я пошутила, но через секунду он начал декламировать «Вопль» — слово в слово, а ведь это стихотворение коротким не назовёшь. Оно из тех, что длятся и длятся без конца. Да, мой спутник произвёл на меня впечатление, должна признаться. И одновременно мне стало слегка не по себе: как он и говорил, он любил рассерженную поэзию, а «Вопль» — ну это просто какой-то праздник неистовства.[9] Ожесточённость против существующего порядка и всё такое прочее. Брюстер выплёвывал слова, и они становились всё более едкими и жгучими — словно извергались из жерла вулкана. Мне так и казалось, что воздух вокруг него раскалился и заструился потоками жара.

Дойдя до слов: «кто пожирал огонь в пьяных отелях Парадайз Аллей», он принудил себя остановиться. Он задыхался так, будто только что пробежал стометровку. Я видела: в душе его по-прежнему пылал вулканический огонь, но он быстро загасил его.

В этот момент любая другая девчонка сказала бы: «Спасибо, было очень интересно» — и выпустила бы сигнальную ракету: спасите! Но я не другая девчонка.

— Впечатляюще, — сказала я и добавила: — Так… вопиюще.

— Извини, я немного увлёкся. — Он набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его. — Понимаешь, иногда я чувствую всё так глубоко…

— Как глубоко?

— Как в бездонной пропасти, что ли…

И я сразу ему поверила. Было в его неистовстве и в том, как он его обуздал, нечто такое, что потрясло и захватило меня. Опасность под контролем. Угроза в надёжных путах. Неужели гнев — единственная эмоция, которую он переживает с такой невероятной силой? Или он таков во всех своих проявлениях?

И вдруг я потянулась к нему и поцеловала. Вы можете спросить — почему я это сделала? Не спрашивайте. У меня нет ответа, я просто не могла не поцеловать его. Собственно, даже не поцеловала, а чмокнула, да так быстро, что мы ударились зубами. Не особенно романтично в традиционном смысле этого слова, но, мне кажется, термин «традиционный» отсутствует как в моём, так и в его лексиконе.

Он на мгновение остолбенел, а потом вымолвил то, чего, возможно, не собирался произносить вслух:

— Ты очень странная девушка.

— Спасибо, — сказала я. — Я стараюсь.

И с этими словами повернулась и пошла по тропе дальше. Но вынуждена признать — я тоже была сама не своя, потому что совсем не смотрела, куда ступаю. Нога соскользнула с булыжника, застряла в расщелине между камнями; в щиколотке полыхнула боль, я вскрикнула и навзничь упала на землю. Рюкзак с одеялом спас меня от более тяжёлой травмы, ну да какая с этого польза, если щиколотка вышла из строя?

— С тобой всё в порядке?

Брю подлетел ко мне в тот момент, когда я выдернула ногу из расщелины с таким истошным воплем, что спугнула стайку птичек с ближайшего дерева.

— Нет! — раздражённо рявкнула я. Было так больно — ну никак не сдержаться. — Со мной всё совсем не в порядке! — Дело было даже не в том, что день пошёл насмарку; на носу был очень ответственный турнир по плаванию, а сами знаете, что для пловца, да и для любого спортсмена означает травма щиколотки. — Только не это! Кажется, я потянула лодыжку!

— Дай-ка посмотреть.

Брю опустился на колени. К этому времени болеть стало поменьше, особенно если не шевелить ногой, но лодыжка опухла и горела огнём.

— Уверен — это не растяжение, ты только подвернула её, — сказал Брю.

— Не трогай!

— Я осторожно.

Он бережно снял с моей ноги ботинок и носок. Оставалось надеяться, что он прав, и в действительности всё было не так плохо. Он взялся за мою ступню и покрутил её влево.

— Ай!

— Извини.

Потом осторожно покрутил её вправо.

— Так лучше?

— Чуть-чуть.

— Я немножко владею акупрессурой, — проговорил он и помассировал ступню и лодыжку. — А как сейчас?

— Н-не знаю… — пролепетала я. Но это была неправда. Мне было хорошо. И даже ещё лучше, чем просто хорошо. Его пальцы нежно скользили по моей покрасневшей коже, лаская сустав и разглаживая связки. Странное и могучее чувство покоя и удовлетворения разлилось по всему моему телу.

— Это называется рефлексотерапией, — пояснил он. — Некоторые считают, что ступни — зеркало души.

Я кивнула. Если бы он в этот миг заявил, что Земля сделана из шоколада, я бы тотчас ему поверила. Могу поклясться — я чувствовала биение пульса в кончиках его пальцев. А может, это был мой собственный пульс… И тут я поняла, что происходящее выходит далеко за рамки того, что можно было бы допустить на втором свидании.

Брю снова покрутил ступню.

— А сейчас как?

— Лучше.

В лодыжке немного покалывало, она слегка онемела, но боли больше не было. Так бывает, когда стукнешься локтем — сначала очень больно, а через секунду уже ничего нет.

Он отпустил мою щиколотку.

— Вот видишь, я же говорил — ты только подвернула её. Всё будет хорошо.

Я встала и осторожно оперлась на несчастную ногу. Он прав. Мне повезло.

— Но может будет лучше, — сказал он, вставая, — если мы не пойдём дальше, а устроим пикник прямо здесь. На всякий случай.

— Но… как же водопады? И если подняться повыше, там будет красивый вид…

— Это ничего, — заверил он и слегка скривился. — Если честно, я вырос из этих ботинок… к тому же они вообще не предназначены для далёких походов. Ногу растёр. Очень больно.