Гром - [7]

Гэрэл еще раз оглядела тюки и сказала:

— Это все мы здесь оставим. — Взяв сына за руку, она решительно двинулась прочь.

— А как же наша юрта? — спросил, оборачиваясь, Батбаяр, и в его глазах блеснули слезы.

Гэрэл остановилась, словно наткнулась на стену, и, помедлив, ответила:

— Давай пока воду поищем. А если останемся в живых, то и кров для нас найдется.

Слова матери никак не укладывались в сознании Батбаяра, и он уперся, вырывая руку.

— Без юрты не пойду.

— Ничего, ничего, сынок. Бог даст, у нас не то что эта, настоящая белая юрта будет.

— Такая же как у нашего бэйсэ, с красным хольтроком?

— Как знать, может, и такая же. Ведь еще неизвестно, кем ты станешь, если мы до жилья доберемся благополучно.

— Нет, никогда у нас не будет такой юрты.

— Почему это?

— Никто ее нам не даст. Да заведись у нас такая, бэйсэ-гуай живо прибрал бы ее к рукам так же, как иноходца Довдон-гуая, — по-взрослому и как-то брюзгливо сказал Батбаяр. Гэрэл не нашла, что возразить.

— Ну да ладно, сынок, — сказала она и тронулась дальше.

Батбаяр шел за матерью, оглядывался на брошенные среди барханов тюки, и по его щекам скатывались слезы. Шли молча. Мальчик чувствовал: стоит заговорить и он не удержится, разревется. Гэрэл, оплакивая в душе юрту, собственность, которой она лишилась навсегда, молчала, крепилась, чтобы не причинять лишних страданий сыну. Она уходила все дальше, так ни разу и не обернувшись.

Батбаяр вспомнил о шапке из черной мерлушки, единственной по-настоящему ценной их вещи. «Не взяла мама шапку. Намерзнется в холода, опять у нее зубы болеть будут! Сама же не могла нахвалиться: какая мягкая, да какая теплая».

Теперь они шли налегке. На спину не давила тяжелая ноша, не тянула на каждом шагу назад. Ноги легко несли их вперед, и казалось, сил у них столько, что шутя одолеют они не один уртон. Наконец Гэрэл не выдержала и оглянулась. Отсюда тюки, лежавшие на приметном, розового цвета бархане, были едва различимы. Она вспомнила почему-то давнее нападение дунган. Тогда люди вот так же побросали где попало пожитки и бежали куда глаза глядят… Женщина долго стояла молча, разглядывая лежащую перед ней долину, затянутую голубоватой дымкой. Вспомнила мужа, который отправился разыскивать потерянный в суматохе табун лошадей бэйсэ, был схвачен дунганами и уже не вернулся. «Будь он сейчас жив-здоров, разве пришлось бы нам так мучиться… А Гомбо бэйсэ? Ведь это из-за его лошадей погиб муж, а он прогнал нас как собак. Сын-то ничего не знает. Когда отец пропал, ему и было-то всего три года. Ну да что теперь об этом вспоминать».

— Мам, а кто такой был Плешивый Зодов? — вдруг поинтересовался Батбаяр.

— Точно не знаю, сынок, — ответила Гэрэл. «До сих пор, оказывается, помнит, как кричала тогда хозяйка Норжиндэжид», — удивилась она и ласково, стараясь отвлечь сына от тяжелых воспоминаний, погладила его. Но мысли Батбаяра были заняты уже другим.

«Вот бы сейчас попасть с тем драконом в страну хана Хурмаста[3], — думал он. — Я бы там прежде всего кумыса напился…»

— Надо, надо нам отыскать хоть каплю воды, — простонала Гэрэл и вновь тронулась с места.

Увязая в песке, падая и тяжело поднимаясь, они брели меж барханов, но воды здесь не было и в помине. Зашло солнце, и закат выкрасил полнеба в алые и багровые цвета, будто природа перед наступлением темноты спешила показаться им во всей своей красе. Всю ночь они пролежали пластом, и хотя уже не так ныли натруженные ноги, исчезла резь в глазах, но в обезвоженных их телах слишком медленно восстанавливались силы. Едва рассвело, они отправились дальше и вскоре перевалили последнюю гряду барханов, за которой снова лежала бескрайняя, до самого горизонта, долина. Теперь даже тот небольшой тюк, что несла Гэрэл, стал ей в тягость. Батбаяр, задыхаясь, хватал воздух широко открытым ртом и все чаще спотыкался.

— Как ты, сынок? — спросила Гэрэл, а мальчик молча, словно у него не осталось сил на то, чтобы говорить, повел на нее потускневшими глазами и рухнул на землю. Мать, решив, что сын умирает, в полуобморочном состоянии опустилась подле него. Но Батбаяр шевельнулся и стал подниматься.

— Пойдем. Воды бы, — едва слышно прошелестел его слабый голосок, и воспаленные жаркие губы на мгновенье прижались к материнской щеке.

— Только не умирай, только не оставляй меня, — умоляюще шептала Гэрэл, поднимаясь вслед за сыном.

Свет восходящего солнца залил долину, и теперь она лежала перед ними как на ладони: выжженная пустыня — ни людей, ни животных, ни колодцев или водоемов — нигде ни капли влаги. Идти в полуденный зной уже не было сил.

Под первым попавшимся валуном разгребли песок и легли, прижавшись грудью к прохладной земле. Долго лежали, вдыхали запах сырости, самый сладкий сейчас для них запах, пока не забылись тяжелым сном.

Проснулись с наступлением вечерней прохлады. У Гэрэл болела голова, ныло все тело. Лицо Батбаяра опухло, налилось нездоровой краснотой.

— Мам, когда же мы с тобой попьем? — прошептал он. А Гэрэл — что она могла ему ответить? Впереди, куда ни кинешь взгляд, лишь горные кручи и скалы, в долине песок, сухая галька, редкие кусты саксаула и караганы да одинокий вяз. Уже в сумерках они поднялись на возвышенность, влекомые безумной надеждой, что там, за гребнем, найдут воду наверняка. У Батбаяра провалились глаза, все тело пылало, и ослабевшие ноги уже не держали его. Сердце матери не могло этого вынести. Гэрэл подхватила сына на плечи и понесла, хотя и ее силы были на исходе. Уже через несколько шагов она перестала отдавать себе отчет, куда и зачем идет. Она вовсе не думала о том, что сама может погибнуть. Шла, спотыкаясь о камни и проваливаясь в ямы, падая и снова поднимаясь, шла и заботилась только об одном: не уронить бы, не ушибить сына о какой-нибудь камень. И трудно было сказать, откуда у нее вдруг взялось столько силы. Гэрэл карабкалась все выше в горы. Перебравшись через гребень, она выползла на небольшую площадку, со всех сторон окруженную скалами, и села, привалившись спиной к валуну. Батбаяр хрипел. Воздух с присвистом и клекотом вырывался из его легких. Обнимая сына, мать думала только об одном — придет ли откуда спасенье.