Грист - [24]

Мы так и плыли по течению Гнилушки, и я следила за воздухом на случай чистильщиков, но, по всей видимости, они послали в этот раз всего одного, а его я убила. Решили, видимо, что хватит и одного. Я не могла не думать — куда мы направляемся. Я не могла не думать — надо же, покинуть Чирей. Во мне есть часть, никогда еще его не покидавшая. И никакая моя часть никогда не бывала еще во внешней системе. Блуждающий код никак не может туда попасть — тут нужно преодолеть пустое пространство. На Юпитер и дальше не протянуто кабелей.

— Думаю, ты понимаешь, почему я здесь осел, — сказал ТБ. — Я не могу никуда уехать.

— Даже ради спасения собственной жизни?

— А мне это как-то без разницы. Если от Алетеи хоть что-то осталось, я должен ее найти.

— А война?

— Об этом я как-то не думаю.

— А ты должен думать!

— Кто это так считает? Бог? «Бог — это поганый гриб, возросший на нечистой крови». — ТБ печально покачал головой. — И в семинарии, и потом это был мой любимый коан — и он очень близок к истине.

— Ну и что же тогда, всему конец? — спросил Андре Сад. — Ведь он тебя поймает.

— Я от них спрячусь.

— Ты что, Бен, совсем отупел? Он поставит себе на службу весь без изъятия грист. А после этого прятаться будет негде, потому что Амес и Мет будут синонимами.

— Я должен стараться ее спасти.

Для меня решение было очевидным, но они, похоже, еще до него не додумались. Они все время забывают, что мне лишь с виду шестнадцать лет. Что в некоторых отношениях я куда старше их всех.

Вы можете, конечно, сказать, что такой меня сделал ТБ, что это записано в моей программе. Вы можете даже сказать, что ТБ неким образом повлиял на прошлое из будущего и сделал все таким, каким оно должно быть. Вы можете без конца говорить о судьбе и о квантовой механике.

Все это, конечно же, верно, но вернее всего то, что я свободна. Мир гнул и давил меня и выдавил, отшелушил все, что было во мне несвободным. Я — воплощенная свобода.

И все, что я делаю, я делаю из любви к ТБ, а не по каким-либо иным причинам.

— А-а-а! — застонала я. — Больно! Запястье, наверное, сломано.

ТБ смотрит на меня с сочувствием и тревогой.

— Прости, ради бога, маленькая, — говорит он. — Мы тут стоим и чешем языками, а ты в это время мучаешься.

Он протягивает ко мне руку. Я тоже протягиваю руку, больную. В момент соприкосновения он догадывается, что я задумала, но уже слишком поздно. Я долго изучала его и знаю его пелликулу. Я знаю, как проникнуть в него, внутрь. В конце концов, я же его дочь. Как говорится, плоть от плоти.

К тому же я быстра. Очень, очень быстра.

Эта едва ли не главная причина, почему я ему понадобилась. Я — огрызок кода, бегущий от безопасности уже добрых два столетия. Я — ныне ожившая проекция его глубочайших стремлений. Я женщина, а он мужчина, создавший меня. Я знаю всю его подноготную.

— Я буду ее высматривать, — говорю я ему. — И я не отступлюсь, пока ее не найду.

— Нет, Джилл…

Поздно, ТБ, слишком поздно. Я застала тебя врасплох, ты не успел сообразить, что я задумала.

— ТБ, разве ты не видишь, что я такое?

— Джилл, ты не можешь…

— Я это ты, ТБ! Я — твоя к ней любовь. Когда-то в будущем ты проник в прошлое и сделал меня. Меня теперешнюю. А что до будущего — будущее может быть разным.

Когда-нибудь он и сам все поймет, но сейчас нет времени. Я кодирую его грист в раз за разом повторяющуюся петлю и ставлю счетчик на большое число. Я проникаю в его голову и перевожу дендриты[5] на сон. Затем своей здоровой рукой я бью его по голове. Не сильно, только чтобы скорее уснул.

ТБ бессильно валится, но я успеваю его подхватить, чтобы ни обо что не ударился. Андре Сад помогает мне аккуратно его уложить.

— Он пробудет в отключке двое суток, — говорю я. — Думаю, вам хватит этого времени, чтобы увезти его с Чирья.

Я встаю и смотрю на ТБ, на мирно спящее бесчувственное тело. Что же я такое сделала? Я предала того, кто значит для меня больше всей остальной вселенной.

— Проснувшись, — говорю я остальным, — он будет голодный как волк.

Рука Андре Сада ложится мне на плечо.

— Ты, Джилл, спасла ему жизнь, — говорит он. — Или он ее спас. Он спас ее в тот момент, когда спас твою.

— Я не отступлюсь от ее поисков, — говорю я. — Мне нужно остаться, чтобы он, отправившись с вами, не терял надежды.

Рука Андре Сада так и лежит на моем плече. Его голос звучит словно очень издалека, хотя он стоит тут рядом, в полушаге.

— Судьба — это старая жестокая ведьма, — говорит он. — Я бы предпочел ни во что не верить.

— Это не судьба, — говорю я, — это любовь.

Андре Сад смотрит на меня, качает головой, а затем протирает глаза. Словно там, где я стояла, он увидел нечто неожиданное.

— Я думаю, очень важно, чтобы ты нашла Алетею, — говорит он. — Она должна быть где-то здесь. И можно не сомневаться, что Бен это знает. Она нужна, чтобы простить его или не простить. Исцеление Бена и окончание войны суть практически одно и то же, но мы не можем думать в таком ключе.

— Я беспокоюсь за ТБ, — говорю я. — А вся эта война, гори она огнем.

— Да, — кивает Андре Сад, — вот она и будет гореть. Спустя немного времени я поднимаюсь на палубу, чтобы держать вахту, высматривать, нет ли погони. Молли