Гримуар - [41]

— Чем я могу помочь? — изумился пан Паливец, подсаживаясь к столу. — У меня и образования-то нету.

— Тут не в образовании дело, — заметил мастер. — Ну-ну, не прибедняйтесь, пан Паливец. Лучше скажите, считаете ли вы все, что связано с Королевским искусством, плодом воображения?

Трактирщик задумчиво почесал голову:

— Вообще-то все, что с нами происходит в реальной, так сказать, жизни, а уж тем более такое великое событие, как трансмутация, мы не должны воспринимать буквально, — мудро заметил он. — Возможно, что вы сейчас не занимаетесь Великим Деланием, а совершаете совсем иное.

У юноши даже челюсть отвалилась от того, что он услышал из уст трактирщика.

— То есть как не воспринимать буквально? А что мы тогда делаем? — спросил он, ошеломленный неожиданно выдвинутой теорией.

— Возможно, вы, уважаемый пан Йозеф, и вы, достопочтенный пан Платон, в данный момент занимаетесь трансмутацией не первичной материи, а чего-то другого.

При пане Платоне, который собирался после завтрака идти к пивовару, лежал на лавке завернутый в чистое полотенце стеклянный сосуд с живой массой, которая изредка выпускала из-под полотенца вздохи и вообще вела себя самым что ни на есть странным образом. Йошка осторожно приоткрыл полотенце, взяв его за угол двумя пальцами, и заглянул в стеклянную посудину. Да, масса и вправду была удивительной, не похожей ни на что, ранее виденное учеником пана Платона.

— А что мы трансмутируем? — спросил он у трактирщика. — Что это за масса?

Пан Паливец многозначительно пожал плечами. Йошка совершенно запутался, а потому мастер поспешил прийти к нему на помощь, пояснив:

— Уважаемый пан Паливец имеет в виду не то, что лежит в посудине. Он имеет в виду вообще Делание. Возможно, это можем быть даже мы с тобою, — изрек он.

Удивлению Йошки не было предела. Он бегло оглядел себя и, не найдя никаких изменений в своем теле, решил, что просто мастер и трактирщик над ним подшучивают. Юноша уже хотел было сказать что-нибудь смешное в ответ, как в зал трактира вошел толстый, почти такой же толстый, как и пан Паливец, мужчина в красивой одежде и в большом кожаном фартуке с нашитой пивной кружкой, из которой валила, вытекая по стенкам, добрая пена. Фартук указывал на принадлежность толстяка к ремесленному цеху пивоваров. Оглядевшись и заметив сидевших за отдельным столом королевских следователей, пивовар направился прямиком к ним. Подойдя к столу, он с уважением поклонился пану Платону, затем кивнул Йошке и хлопнул по-товарищески трактирщика по плечу:

— Здорово, Паливец.

— Здорово! — воскликнул трактирщик, которому не терпелось познакомить своего товарища с королевскими следователями. — Пан Платон, пан Йозеф, прошу любить и жаловать. Мой старинный товарищ пан Жбанек.

Пивовар учтиво поклонился и, отказавшись от приглашения пана Платона присоединиться к их компании, сказал:

— Паливец мне сообщил, что вы совершаете Великое Делание в нашем Городке. Так вот, я хотел бы помочь всем, чем смогу, благородному Королевскому искусству.

При этом круглое лицо его излучало такое благодушие и доброжелательность, что мастер тотчас же принял приглашение пана Жбанека и вместе с учеником и паном трактирщиком направился к пивоварне.

— Надеюсь, уважаемый пан Жбанек, вы знакомы с дистилляцией? — спросил он, входя в огромную комнату, посреди которой стоял большой медный перегонный куб, начищенный с такой тщательностью, что на его боках отражалось все, что творилось в комнате.

— Вы спрашиваете, знаком ли я с дистилляцией? — изумился пивовар. Он дробно и густо захохотал, отчего живот его заколыхался под фартуком, словно бы взволновалось море во время шторма. — Да каждый уважающий себя пивовар знаком с сим поистине алхимическим способом.

— Прекрасно! — воскликнул мастер. — Тогда пусть Йозеф напомнит нам, что говорится в Библии о четвертом дне Сотворения мира.

Йошка сразу же напрягся, боясь опростоволоситься перед новым знакомым, толстяком пивоваром. Однако напрасно он волновался, священные строки сами всплыли в памяти.

— «И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды. И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы».

— Процесс сей в Великом Делании именуется distillatio, сиречь очистка, то есть дистилляция, — объявил пан Платон, строгим взором окидывая несколько медных перегонных кубов, стоявших в комнате вдоль стены.

Кубы эти были различными по размеру: большими и малыми. Они служили для брожения и очистки, а также для варки пива.

— Однако же, уважаемый пан Платон, у Альберта Великого сей этап называется не дистилляцией, а кальцинацией и проводится совершенно в других условиях, — неожиданно заметил доселе молчавший трактирщик.

— Совершенно согласен с вами, пан Паливец, — тотчас же откликнулся мастер, — но я провожу трансмутацию не по детальным описаниям адептов алхимии, а по дневнику своего товарища, пана Карла Новотного.

Королевский библиотекарь извлек из недр мантии и представил собравшимся в круг исписанные листы бумаги, сшитые грубой черной ниткой, именуемые дневником, который был найден Платоном и Йошкой в склепе. Дневник осторожно переходил из рук в руки, покуда не оказался у пана мельника, неожиданно явившегося в пивоварню. Франтишек бережно взял листы и, пролистав их, с величайшим почтением вернул пану Платону.