Григорий Явлинский - [58]

Говорят, оптимисты надеются, что живут в лучшем из миров, а пессимисты боятся, что это правда. Мы не те, и не другие, мы — реалисты. Мы понимаем, что живем в такое время, когда на плечи и головы россиян чуть ли не ежедневно падают все новые тяготы и беды. Но мы знаем также, что жизнь можно изменить к лучшему.

Мы пытаемся это делать.

Мы предлагаем свои идеи, работу и силы [117].

Сила — в единстве

Я с отвращением отношусь к инфляции и породившим ее глупости и алчности. Я хорошо помню, что еще в 1990 году Г. Явлинский категорически возражал против резкого повышения цен, настаивал на совершенно ином подходе к изменению экономических отношений. В 1992–1993 годах, когда ящик Пандоры уже был открыт и все беды и несчастья вышли наружу, он вновь пытался повлиять на процесс.

Как уже было сказано, правительство Ельцина — Гайдара не спешило брать на себя ответственность за гиперинфляцию. Явлинский и не набрасывался на них, подобно чересчур эмоциональному Аману Тулееву. Он просто проанализировал причины инфляции с экономической точки зрения. Объясняя причины, Григорий Алексеевич особо упирал на то, что это своеобразный «способ добора налогов». Кому и зачем это надо, он рассказывал так просто, что, наверное, будет понятно даже малолетнему дебилу:

— В этой ситуации, помимо секвестирования, ограничения расходов государственного бюджета, государство с 1992 года, то есть с первого же года пост-плановой экономики, стало активно использовать ИНФЛЯЦИОННЫЙ налог. Независимо от намерений непосредственных исполнителей гиперинфляция 1992–1993 годов была не случайностью и не досадной ошибкой, а единственным действенным средством государственной экономической политики, способом добора налогов, который позволил государству как-то удержаться в седле без настоящих рыночных преобразований (нежелание бывшего союзного государства пойти на эту меру привело его к гибели). В этом смысле вся дискуссия прошедших лет между антиинфляционистами и инфляционистами выглядит, скорее, дымовой завесой, рассчитанной на простаков у нас в стране, и за границей. Лучше всего это видно сегодня, когда в изменившихся условиях вчерашние инфляционисты стали самыми ярыми антиинфляционистами.

Механизм инфляционного налога многообразен, в отношении промышленных предприятий он выглядит примерно так. Представим себе предприятие, закупающее сырье и материалы и рабочую силу на 1000 рублей и изготавливающее из этого всего продукцию, стоимость которой на рынке в данный момент составляет 1500 рублей. Если производственный цикл составляет, например, три месяца, то в условиях темпов инфляции 1992–1993 годов за это время цены вырастают вдвое. Готовая продукция продается уже не за 1500, а за 3000 рублей и по правилам бухгалтерского учета прибыль предприятия составляет не 500 рублей, а 2000. Вся эта прибыль облагается налогом, без учета того, что для начала нового производственного цикла предприятию нужно заплатить за сырье, материалы и рабочую силу уже не 1000 рублей, как три месяца назад, а тоже в два раза больше. В результате налогом облагается по существу не только прибыль, но и необходимые издержки производства. Это ведет к неплатежам и свертыванию производственной деятельности, но государство (на данном этапе) благодаря инфляции свой доход получает [118].

В то время как государство укрепляло свои позиции, выбивая костыли из-под отечественного производства и собирая таким образом налоги для комфортной и сытой жизни, сразу раздавался ропот. Причем роптали далеко не одни шахтеры и учителя. Второй съезд Межрегионального биржевого союза, проходивший в Москве в середине мая 1992 года, констатировал следующее. Экономические условия на территории бывшего Советского Союза провоцируют и поощряют развитие нелегального бизнеса, черного рынка, коррупции государственного аппарата.

Одновременно росло напряжение во взаимоотношениях регионов и Центра. В начале 1992 года никто не получал денег из Центра, а налоги аккуратно отчислялись в Москву. Очевидно, наверху не совсем адекватно оценивали ситуацию в провинции. Вообще-то трудно понять как, кто именно и чем оценивал. Ведь, если я ежемесячно выплачиваю налоги, то с моей обыденной точки зрения могу рассчитывать и на зарплату сейчас и на пенсию потом и даже на медицинское обслуживание. Г. Арбатов говорил о шоковой терапии так: «Требовать введения в России рыночной системы то же самое, что убеждать водолаза всплывать на поверхность без декомпрессии»[119].

Провинция не хотела всплывать без декомпрессии и сделала отчаянную попытку оставить налоговые поступления на месте, чтобы было чем платить зарплату бюджетникам и пенсию старикам. Уже в первые годы (1992–1993) около 30 субъектов Федерации перестали вносить в федеральный бюджет свою долю. Они дружно требовали особого режима налогообложения, либо дополнительных федеральных субсидий. На какие же нужды расходовались налоги? К сожалению, в прессе такой информации нет, но некоторые сведения все же просачиваются, особенно, когда они окрашены конфликтом.

В Москве в январе 1992 года на пленуме Совета «Демократической России» на почве налогов произошел разрыв этого демократического движения. Некто, о ком пресса умалчивает, произнес пламенную речь, в которой взывал к совести московского правительства и других органов управления. В своей коммерческой деятельности они нередко использовали деньги налогоплательщиков. Победил в конфликте, конечно, не он, а «московско-поповское» лобби, убежденное в своем праве пользоваться деньгами налогоплательщиков