Григорий Явлинский - [11]

Это было трагикомическое время, потому что, с одной стороны, человека на наших глазах пытались раздавить, просто умертвить, а с другой — я с ним всегда хохотал от души. В нем была и прозрачность, и бездонность. Мне тогда стало казаться, что «наверху» все такие. Когда я стал общаться с людьми на том же уровне, я с грустью отметил, что, к сожалению, он исключение из правил»[16].

В «бункере»

1985 год вошел в нашу страну, в нашу жизнь с лозунгами о перестройке, ожиданиями перемен. Возле М. Горбачева собрались ведущие ученые страны: А. Аганбегян, Н. Петраков, Г. Шахназаров, А. Черняев, Т. Заславская… Все они мечтали о демократии, о свободе, надеялись и верили в счастливое будущее. «Перестройка затронет очень многие стороны жизни людей, — писала Т. Заславская, — и основные общественные группы значительно больше выиграют, чем проиграют. Кто эти люди? В их числе энергичные, молодые, высококвалифицированные, те, кто хочет и может работать больше, лучше и интенсивнее, постоянно учиться и соответственно всему этому более интересно, насыщенно и, скажем прямо, обеспеченно жить»[17].

Радовалась тогда и я, и мои друзья — наконец-то подуло свежим ветром. Ветер оказался ураганным. Он смел с лица земли Советский Союз, а из человеческих сердец унес человечность, заменив ее даже в детских глазах рабским испугом. Что же случилось? Почему, где и когда всеобщая эйфория радости сменилась пляской смерти? Матерям, которые в 1985 году отправили своих мальчиков в первый класс, и в страшном сне не могла померещиться чеченская война, забравшая жизни их сыновей. Радостными аплодисментами встречали советские люди перемены, идущие сверху, подчас не понимая, к чему они ведут. Уже в документах пленума ЦК КПСС (1987 г.) был намечен целый комплекс мер, изменяющий ценообразование и положивший начало ценообразования 1992 года. Гиперинфляция 1992 года, измерявшаяся 2600 процентами, явилась логическим продолжением реформ 1987 года.

Григорий Алексеевич занимался в Госкомтруде проблемами совершенствования управления. Участвовал в подготовке таких документов, как «Закон о предприятии», «Закон о кооперации», аналитических материалов.

В 1988 году Г. Явлинский уже начальник управления по социальным вопросам. А вскоре переходит работать в Совмин к Л. Абалкину. Такая стремительная карьера была нетипична для советского времени. Тогда подобные должности утверждали на коллегии, согласовывали с ЦК партии. Во многом способствовал этому продвижению по службе институтский педагог Г. Явлинского — академик Л. Абалкин. В 1989 году Григория Алексеевича приглашают возглавить сводный экономический отдел при Совете Министров СССР. В этом же году при Совете Министров СССР создается Государственная комиссия по экономической реформе. Леонид Абалкин, вспоминая об этом, рассказывал:

— Долгую борьбу пришлось вести за привлечение на работу в комиссию в качестве заведующего отделом Г. Явлинского. Его никак не хотели отпускать из Госкомтруда СССР, где он возглавлял сводный отдел. Возможности Г. Явлинского я знал и раньше. Считал и считаю, что он хорошо образованный специалист, талантливый человек, который много вложил, особенно на начальном этапе работы, в подготовку комиссией концепции экономической реформы[18].

Комиссия Рыжкова — Абалкина работала в так называемом «бункере» — это совминовский дом отдыха «Сосны», находящийся недалеко от Москвы. Как много новых желаний овладело им! Он искренне верил в возможность проведения реформ, в основу которых положил совершенно новые экономические отношения. Не плановое ведение хозяйства, уже исчерпавшее себя, а рынок со всеми его институтами, частной собственностью, конкуренцией.

Н. Рыжков воспринимал Г. Явлинского как ученика, подмастерье. То ли потому, что Григорий Алексеевич был по возрасту моложе всех, то ли по причине собственной самоуверенности, но вдохновенное горение «ученика» вызывало у председателя Совета Министров снисходительную улыбку. В свою очередь, командный, приказной стиль работы Н. Рыжкова вызывал не менее снисходительную улыбку у Явлинского, с той лишь разницей, что «подмастерье» свою улыбку старался не демонстрировать, но иногда все же не мог удержаться.

— Однажды наблюдаю такую картину, — вспоминает Г. Явлинский, — вызывает Рыжков министра легкой промышленности и спрашивает: «Сколько трусов будет произведено в первом квартале?» Тот отвечает: «Не знаю. Там же эксперимент. Теперь не я им задание даю, а они мне сообщают, сколько чего производят». Рыжков в ярость пришел: «Зачем мне нужен министр, если он не знает, сколько там чего!..» И я вдруг подумал: если экономика становится свободной, наш премьер-министр Николай Иванович и генсек Михаил Сергеевич просто не знают, как страной руководить[19].

Однако несмотря на глубокое и проникновенное взаимонепонимание, Г. Явлинский с благодарностью вспоминал о тех днях. Наверное, теперь его злополучная книга о совершенствовании хозяйственного механизма ему самому казалась детским лепетом. Пожалуй, существенными там были только выводы, ориентировочные прогнозы возможного развития. Сейчас он со своей группой разрабатывал программу выхода из кризиса. В его группе собрались единомышленники. Главными критериями при оценке любого из коллег были, по его собственному признанию, талантливость как экономиста, личная порядочность. И независимость — прежде всего от политиканства