Григорий VII. Его жизнь и общественная деятельность - [9]

Таким образом мало-помалу рос авторитет апостольского престола и папство становилось во главе западноевропейского мира. Гильдебранду оставалось только порвать до некоторой степени зависимые отношения римской курии с германским двором. Почву для осуществления намерения архидиакона подготовили своим соперничеством и личными счетами сами немецкие прелаты: самые могущественные из них писали униженные письма к Гильдебранду, прося его оказать содействие их своекорыстным намерениям и позволяя себе открыто заявлять, что венец королевский и диадема римской империи находятся в руках папы при посредстве св. Петра. Гильдебранд не замедлил дать понять самому Аннону, что и высшая духовная власть находится в руках папы. Аннон Кельнский и Зигфрид Майнцский приехали в Италию для сбора имперской дани и, желая показать свою независимость от Александра, обязанного им своим престолом, вступили в сношения с Кадалом и некоторыми из его вернейших сторонников. Александр, по совету Гильдебранда, потребовал всенародного покаяния за общение с отлученными, когда Аннон и Зигфрид прибыли в Рим. Здесь и пришлось первым сановникам империи, босиком и в одеждах кающихся грешников, молить папу об отпущении греха и своим смиренным покаянием засвидетельствовать перед миром, что папство может теперь громко изъявлять свою волю и заставить исполнять ее. Вскоре после этого урока Гильдебранду удалось показать всю силу папства уже на самом Генрихе. Оставшись крошечным малюткой после смерти отца, он не получил хорошего воспитания, и его малолетство имеет много общего с молодыми годами Ивана Грозного: тот же произвол князей, то же заискиванье перед ребенком, которого одни унижали, другие баловали, стараясь внушить высокое понятие дарованной ему небом власти. Под такими влияниями и выработался характер самовластный, вспыльчивый, неустойчивый, скрытный, недоверчивый, склонный к чувственным наслаждениям. Исполняя завет отца, Генриха женили на Берте Сузской, но король не любил ее и предпочитал одерживать легкие победы в кругу придворных дам. Наконец и такая свобода показалась ему тюрьмою, и он вздумал развестись с навязанной супругой. Примеры шурина, Рудольфа Швабского, женатого на трех живых женах, английского короля Вильгельма, заставившего своих епископов развести его с ненавистной женой, подавали надежду на успех. Генрих повел дело тонко: сначала расположил в свою пользу щедрыми обещаниями примаса Германии Зигфрида, затем остальных епископов. Все обещали свое содействие, и Генрих предвкушал прелести развода, как вдруг обстоятельства переменились: Рим взял сторону невинной и несчастной Берты. Недремлющее око Гильдебранда уже давно замечало распущенность, царившую при германском дворе, где господствовали симония, разврат, борьба честолюбий, заговоры и тайные убийства. К тому же двуличный Зигфрид поспешил снять с себя всякую ответственность по бракоразводному делу, тайком отписав в Рим о намерениях короля. Гильдебранд немедленно поспешил подчеркнуть роль папы как защитника угнетенной невинности: в Германию был отправлен Петр Дамиани. Престарелый аскет оказался вполне на высоте своей задачи: пламенными убеждениями он сумел пробудить лучшие черты Генриха – великодушие и религиозность. Не без тяжелой внутренней борьбы отказался молодой король от своей затеи и решил терпеливо нести свой крест. Эти покорность и смирение были вознаграждены с избытком: в Берте он нашел любящую и преданную подругу, а Дамиани дал о нем в Риме лестный отзыв и побудил смотреть на него другими глазами. Зато Дамиани отлично познакомился с безотрадным положением германского духовенства, вовсе не отвечавшего требованиям клюнийцев: все высшие сановники запятнали себя симонией, а низшие жили поголовно в браках, – преобразовательное движение не проложило еще торного пути в Германию. Гильдебранд взял на себя устроить ему широкое и привольное русло. Прежде всего он вызвал в Рим трех самых влиятельных прелатов немецкого государства: примаса Зигфрида, правителя Аннона и епископа бамбергского Германа, для объяснений по обвинению в симонии. Вызванные прелаты не посмели уклониться и покорно прибыли в вечный город, где их ждали строгие укоризны. Для искупления вины они клятвенно обязались всячески противодействовать симонии и способствовать реформе. Правда, Герман сумел золотом купить себе награду в Риме, но, подобно товарищам, вынес глубокое убеждение, что с Гильдебрандом шутки плохи, и поспешил сдержать клятву. Аннон, Зигфрид и Герман почувствовали теперь живейшую потребность в созерцательной жизни, выписывали монахов из Кпюни для пользования их спасительными советами, основывали монастыри для насаждения в своих епархиях клюнийских идей. Широко разлились теперь волны преобразований по Германии. Конечно, участь трех прелатов не могла устранить вполне симонию за Альпами – там по-прежнему шла торговля епископствами и аббатствами, – но теперь все знали, что виновных ждет в Риме суд и наказание. Жители городов и монахи аббатств, куда присылали запятнанных симонией пастырей, обращались теперь к папе “за помощью против волков, угнетателей овец Христовых”. Гильдебранд никогда не отказывал в содействии, и следствием его вмешательства неизбежно было низложение недостойных. В силу этого число сторонников папства все возрастало. Заручаясь союзниками в Германии, архидиакон не забывал и Италию. Здесь он нашел самых надежных и верных друзей в тосканской графине Беатрисе и ее дочери Матильде, ревностно истреблявших в своих владениях симонию и брачную жизнь духовенства. Особенно близка была Гильдебранду молодая Матильда, умнейшая и даровитейшая женщина своего времени. Современникам и потомству казались подозрительными ее отношения с вождем реформы. Враги безбрачия с жадностью ухватились за предлог, чтобы подорвать нравственное обаяние Гильдебранда, забросать его грязью и показать всему миру, что он первый не соблюдает постановления, исполнять которые заставляет других. Но эти нарекания лишены всякого основания: не как нежный обожатель, а как священнослужитель и духовник мог Гильдебранд приковать к себе такой характер, каким обладала Матильда; ее несколько мужская природа и по воспитанию совершенно чужда была чувству земной любви. Еще ребенком она почти постоянно видела мать в обществе священнослужителей, слышала их разговоры о суете и греховности всего земного, о прелестях самообуздания, созерцательной жизни и умерщвления плоти, о той великой награде, которая ждет за эти подвиги на небе. Это направление воспитания дано было по почину и усмотрению Гильдебранда, для которого в высшей степени важно было, чтоб такая могущественная владетельница и соседка являлась преданнейшей дочерью святой церкви. Отдавшись всецело, под влиянием впечатлений детства, делу реформы, Матильда, в силу своего природного ума, расширенного и обогащенного широким знакомством с духовной письменностью, увлеклась величием преследуемой Гильдебрандом цели – хотя бы насильственного спасения человечества и неуклонно стремилась к тем же идеалам, какие воспламеняли могучий гений ее друга. Эта-то общность воззрений поставила их в тесную связь, показавшуюся грязному воображению подозрительной и не совсем чистой.