Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - [25]

Распутин оказался в фокусе общественной борьбы, стал инструментом политических и фракционных интриг, удобным способом общественной саморекламы, публичного самоутверждения. При этом одни преследовали разрушительные цели, другие же, главным образом из кругов салонной столичной публики, ни о какой революции, естественно, не мечтали, но нанесением оскорблений Монарху старались удовлетворить мелкие личные амбиции.

В итоге и те (революционеры и ненавистники системы) и другие («сливки» чиновноаристократического общества) оказались сообщниками. Случай подобной поразительной «диффузии» столь разных социальных элементов не имеет аналогов в мировой истории.

Как уже отмечалось, в авторитарно-теократической системе, каковой и являлось русское Самодержавие до самого своего крушения, Монарх являлся фигурой исключительной. Царские порфиры отражали свет Небес, он был «Помазанником Божьим». Поэтому любое умаление престижа власти, тем более ореола небесного избранничества, неизбежно ослабляло власть, а в конечном итоге и всю государственную конструкцию.

Когда в нелегальных газетах, в подметных воззваниях и листовках называли Царя «глупым» или «кровавым», а Царицу «немецкой шпионкой», то эти обвинения мало кто слышал, да на них почти никто и внимания не обращал. Когда же нелицеприятные, а затем и просто оскорбительные отзывы и характеристики зазвучали от депутатов парламента, из уст высокопоставленных лиц до некоторых Царских родственников включительно, то они получали совершенно другой резонанс.

Скажем, публичные истерики по поводу «козней грязного Гришки», которые устраивал «камергер Высочайшего Двора» и председатель Государственной Думы М.В. Родзянко, разрушали ореол власти, а следовательно, и сложившийся миропорядок куда сильнее, чем гневные разоблачительные статьи лидера большевиков Владимира Ульянова-Ленина на страницах нелегальных изданий.

Распутинская история раскрывает проявление предреволюционного общественного психоза во всей его «красе». Разговоры «о слабоволии Царя», о его «полном подчинении Царице», которая в свою очередь «закабалена Гришкой», действующим «в угоду врагов России», — все эти вердикты-эпитафии не о Царе говорили. Сам факт их распространения в чиновно-дворянской среде являлся красноречивым показателем той «эрозии монархизма», которая в конечном итоге и стала одной из первопричин крушения всей Самодержавной системы.

Распутин, которого Царь и Царица видели Другом Своего Дома, постепенно, помимо своей воли, становился политическим фактором. Его этим качеством наделяли светские «львы» и «львицы», как и клевреты партийных течений различного толка, записные борцы «за благо России» из стен Государственной Думы.

Революция 1905 года завершилась, страсти начали затихать, но сольные партии «спасителей отечества» так манили, некоторые с ними уже свыклись. «Лидерам общественности» находиться «в простое» было нестерпимо, политика «малых шагов» утомляла, требовался выигрышный антураж.

Тема о «тлетворных влияниях» его предоставляла.

Раздувание «распутинского чада» совпало по времени с охлаждением и разрывом близких отношений Царской Четы и двух черногорских сестер — Великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны. «Черные женщины» не могли смириться с таким остракизмом. Монолитная и энергичная великокняжеская группа во главе с «доктором алхимии» (такой диплом имела «первая интеллектуалка» династии Милица Николаевна), развернула войну компромата против Царицы, исторгнувшей их из круга избранных, из числа «первых подруг».

Никаких компрометирующих «документов» у неистовых сестриц, «черных женщин», как их называла Александра Федоровна, в распоряжении не было. Они могли лишь «уронить замечание», «ненароком обмолвиться», «выразить удивление». Делали княгини это со знанием дела. Их салонные реплики, с недоуменным выражением лица и вздернутыми бровями, касались одной темы — «странного поведения Императрицы», общавшейся с каким-то «грязным мужиком». Ничего больше не говорили, своих личных «показаний» о встречах с этим «мужиком» не приводили, но и того хватало. В высшем свете любили и умели разгадывать «дворцовые головоломки».

Развитию интереса в столичном обществе к загадочной фигуре способствовала серия церковных и светских скандалов, которые оказались в фокусе внимания как раз в это время. За всем этим гурманы-знатоки «политической кухни» увидели некую «интригу темных сил». Фигура Распутина очень удачно вписывалась в этот живописный образ «закулисных влияний».

В начале 1912 года имя Распутина было впервые произнесено с трибуны Государственной Думы, еще раньше эту тему стали раскручивать некоторые газеты. «Тайные пружины в политике» — вечно живой сюжет журналистики. Это почти всегда сенсация, а для автора — это непременно громкое имя и повышенный гонорар. В этом отношении распутинский сюжет развивался в соответствии с традиционными приемами «охотников за сенсациями».

Внешность этого человека была достаточно колоритной, и любое его публичное появление уже само по себе привлекало внимание. Вот каким увидела его, например, одна молодая столичная дама. «Распутина я увидела сразу, по рассказам я имела представление о нем. Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в Вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».