Григорий Отрепьев - [43]

Петля медленно затягивалась на шеи у Шуйского. Боярин, весь бледный, испуганный, шептал молитву, то и дело закрывая глаза. Он взглянул на небо и слезы выкатились из глаз, не хотелось умирать. Остались последние секунды жизни… но что это? Почему толпа закричала, почему многие принялись неистово креститься? Василий огляделся по сторонам и вдруг почувствовал, что петли нет на шеи, краем глаза увидел, как царский глашатай, развернув послание, прочитал:

– Именем государя Всея Руси Димитрия Ивановича, по милости Божьей сохраняет жизнь боярина Василию Шуйскому, а также его братьем, заменив казнь ссылкой в пригород Галича.

Василий не верил своим ушам: его оставляют в живых! Толпа, радостно крича, принялась восхвалят царя, а глашатай объявил, что по случаю возведения нового патриарха состоится праздничное угощение и негоже в такой знаменательный день омрачать его казнью.

– Слава царю!

– Слава царю!

Люди благословляли молодого государя, их голоса разлетелись по округе и донеслись до ушей самого повелителя.

Григорий Отрепьев вместе с Петром Басмановым парились в бане. Вдыхая ртом раскаленный пар, исходивший от углей, они обмахивались березовыми вениками, время от времени вытирая с лица катившийся пот.

– Мочи нет, государь? – заботливо спросил боярин, видя уставшее, грустное лицо царя.

– Нет, Петр, все хорошо, я еще попарюсь, потом пойду обольюсь холодной водой.

Григорий лег на сосновую скамью и вспомнил тот день, когда он вот также парился в бане с Адамом Вишневецким, только тогда он был обычным слугой, который за что-то получил оплеуху. Кто знал, что именно тот случай изменит его жизнь навсегда?

– Петр, разомни мне спину, в области лопаток.

Басманов сильными руками принялся расстирать царскую спину, гадая, почему государь в последнее время стал каким-то мрачным, задумчивым? Раньше это был веселый жизнерадостный молодой человек, лицо которого светилось в довольной улыбке? Теперь же он видел перед собой постаревшего на несколько лет мужчину, от которого не осталось того прежнего шутника и весельчака, словно царская корона и правда оказалась непосильной ношей.

– В последнее время ты всегда мрачен, государь. Что-то случилось?

– Нет, все хорошо, – равнодушно ответил тот.

– Волнуешься о встречи с царицей Марией? Думаешь, она не узнает тебя?

– Я даже не думаю об этом. Послав за ней Скопин-Шуйского, я вручил ему кое-какой подарок, при виде которого она поймет, что я истинный царевич Димитрий.

– Ты хороший сын, царь. Однако… что тебя гнетет?

Григорий глубоко вздохнул и сел на скамью. Все тело горело от жара, кровь стучала в висках. Вдруг молодой человек повернулся к боярину, его глаза светились радостным огнем – он снова стал прежним.

– Скажи, Петр, – он схватил его за руку и взволнованно спросил, – скажи, где сейчас Ксения Борисовна Годунова?

Басманов кашлянул, поняв теперь, почему столько времени царь был сам не свой. Вон оно что! Он-то думал, будто государь о делах страны думает, а оказывается все намного проще: похоть возобладала над ним!

– Ксения пока живет во дворце.

– Почему я до сих пор не видел ее?

– Как и все женщины, царевна проводит время в горнице за рукоделием.

Григорий усмехнулся и ответил:

– Странный у нас обычай, Петр, ты не находишь: прятать женщин? Когда я жил в Польше, дамы там имели свободный доспут ко всему: они сидели за столом с мужчинами, танцевали в парах с мужчинами, веселились с мужчинами. А тут? Куда ни глянь, одни мужики да мужики кругом. Эх, как же я соскучился по женскому обществу! Сейчас же прямо веди меня к ней!

Царь поднялся и, быстрым шагом, пройдя в другую комнату, вылил на себя ведро воды, после чего одевшись в чистый наряд, двинулся вслед за Басмановым по длинному коридору в самый дальний конец дворца, где сидела в заточении единственная оставшаяся в живых из семьи Годуновых. Петр остановился возле большой деревянной двери с кованым замком и проговорил:

– Здесь.

– Хорошо, – ответил царь, – жди меня возле двери и никого не пускай, никого. Даже нянечек. Ты понял?

– Понял, – проговорил тот, зная, что хотел государь.

Ксения сидела за вышиванием. Ее руки проворно создавали узоры, а думы были совсем о другой. Прошло немного времени с тех пор, как ее лишили отца, матери, брата – никого на свете у нее не осталось. Теперь даже свободы нет. Раньше она была веселой, жизнерадостной девушкой, сейчас же ее глаза потухли и набухли от слез, щеки ввалились, некогда румянец, озарявший лицо, заменился бледностью. Каждый день она ждала смерти, засыпая, боялась, что к ней ворвется тайный убийца и задушит ее, от этого она мучалась бессоницей, ее стали одолевать кошмары, вскакивая от глухих рыданий, Ксения подходила к окну и, глядя в ночное небо, думала: «Матушка, братишка, заберите меня к себе, сил моих больше нет». Но судьба как назло не желала ее смерти, заставляя вновь и вновь страдать в гордом одиночестве.

Погруженная в тяжелые думы, царевна не расслышала, как отворилась дверь. Григорий, бесшумно ступая по горнице, подошел к ней сзади, наклонившись, прошептал:

– Рад видеть тебя, царевна Ксения Борисовна.

Девушка вскочила от испуга и неожиданности, доска, на которой она вышивала, с грохотом упала на пол. Перед собой она увидела молодое безбородое лицо с темно-голубыми глазами под тониким изогнутыми бровями. Ксения, прижавшись спиной к стене, прокричала: