Григорий Отрепьев - [2]

После ужина Варвара притащила из кладовки деревянную ваночку и принялась таскать воду из колодца. Юшка, наблюдая за матерью, которая аж покраснела от тяжести, понимал, что она собирается его купать. Когда ваночка наполнилась водой, женщина раскалила большой камень в печке, после чего аккуратно положила его на дно, дабы согреть воду.

Согрев воду, Варвара вытащила камень и посадила в ваночку сына, который принялся весело плескаться, время от времени окунаясь прямо с головой. Женщина вытащила большой кусок душистого мыла и намылила им тело сына. Кожа у него была белая, и даже в летнее время не темнела, а краснела.

Давай помоем ручки, белые наши ручки

Давай помоем пяточки, белые наши пяточки

Давай помоем головку, светлую нашу головку.

Мой красавец сыночек

Будешь чистым у меня

Будешь ясным у меня

Солнышко светит, лучи бросая,

И там, где они касаются,

Вырастет травка, зеленая травка,

Вырастут цветочки, яркие цветочки.

Напевая песенку, Варвара аккуратно поливала из ковшика воду на Юру, который, зажмурившись, тер кулачками глаза, в которые время от времени попадала мыльная пена.

– Вот и все. Теперь ты чистенький, мой сыночек. Иди ко мне, я оботру тебя.

Не успела она вытащить мальчика из воды, как услышала топот на крыльце, хриплый кашель и непонятное, бессвязное бормотание. Сердце у нее забилось, настроение тут же испортилось. Уставившись на дверь, она с ужасом ждала, когда в комнату войдет Богдан, пришедший с очередной попойки. И только она подумала об этом, как дверь настежь распахнулась и в проходе, заслоняя свет, показался молодой, довольно привлекательный мужчина. Протопав, даже не сняв пыльные сапоги, в комнату он мешком плюхнулся на стул и пробормотал:

– Варвара… есть вино еще?

– Какое тебе вино? Посмотри на себя, на кого ты похож! Упился так, что разит от тебя как от пивной бочки. Тьфу, выглядишь хуже самого последнего холопа!

– Моя ли в том вина, что к нам государь несправедлив?

– Ты вечно ишешь виноватых, а сам ничего делать не хочешь. Посмотри, в какой нищете мы живем. Я одна все по дому делаю, за детьми смотрю. Денег даже на одежду нет, и все потому что ты тратишь последние монеты в кабаках!

– Ну что ты заладила… Каждый день одно и тоже, – у него заплетался язык, жестикулируя руками, он пытался проговорить хоть что-то связное.

– И буду говорить. Как же мне молчать, когда сыночки без отца растут. Тебе-то не стыдно самому появляться в таком виде перед детьми? А?

– Я детей люблю, я за них жизнь отдам!

– Да-да, говорить ты горазд. Только делать ничего не хочешь.

Отвернувшись от мужа, Варвара взяла Юру на руки и, завернув его в большое, теплое полотенце, сказала: «Сейчас согреешься, мой родной».

– Чего ты Юшку у дверей держишь? Ему холодно, – проговорил Богдан.

– Молчи, сама знаю, – после этого женщина подтолкнула сына и сказала, – иди, иди в комнату.

Мужчина, глядя им вслед, прокричал: «Чего ты его толкаешь-то? Растолкалась!» Варвара последних слов уже не слышала, или ей просто не хотелось слышать. Подведя Юру к его кровати, что стояла в углу под альковом, она надела на него чистую белую рубаху и уложила спать. Мальчик, глядя на нее большими голубыми глазами, тихо сказал:

– Мама, расскажи сказку.

– Я устала, мой любимый. Давай в следующий раз?

– Но я хочу сейчас!

Вздохнув, Варвара присела на край кровати и ответила:

– Хорошо. Только обещай мне, что сразу уснешь.

– Обещаю.

Как только мать потушила свет и ушла, прикрыв дверь, Юра тут же вскочил с постели и приложил ухо к двери. В соседней комнате раздался плач младенца, младшего брата Юшки – Васи. Через какое-то время снова наступила тишина, прерванная голосом отца и плачем матери. Богдан завел свою старую песню про несправедливость, Варвара резко отвечала на его выпады, не забывая при этом укачивать младенца. В конце разговора мужчина любил бить себя в грудь и возражать, что его сыновья обязаны жить лучше, чем кто бы то ни был и ни в чем себе не отказывать. Особенно любил он поговорить о судьбе старшего, любимого сына, о судьбе которого думал каждый день.

– Варвара, послушай. Только тебе одной скажу. Да, я каюсь, что такой никемный пьяница… прости, но не могу я жить по-другому… Но, ты пойми, думаю я о детях наших…

– Да оно и видно, как ты думаешь, – в гневе бросила женщина.

– Думаю, да. Особенно о судьбе старшего нашего, первенца Юшки. Ты пойми, не желаю я, дабы он остался жить здесь, в Галиче, в этой забытой Богом дыре. Какая жизнь его ждет здесь?

– Ну, и что ты предлагаешь?

– Подрастет Юрка, отдадим его на службу нашим дальним родственникам, боярам Романовым. Послужит он там у них, а потом можно и в Москву.

– Да, прямо в царские палаты!

– А что не так? Мы хоть и бедны, но тоже не из холопов. Род наш достаточно знатен, чтобы дети наши добились большего.

– Ну, посмотрим. Что Бог велит, тому и быть.

Они даже не знали, что старший подслушивает их разговор. Кинувшись на постель, мальчик зажмурил глаза и силился уснуть, а в голове все еще слышались слова «Москва», «Кремль», «Царские палаты».

Вообще-то, детство Юрия было довольно счастливым. Росший в бедности, но в любви и заботе. И отца он сильно любил и был привязан к нему больше, чем к кому бы то ни было. Сам Богдан Отрепьев был стрелецким сотником, получивший вместе со своим старшим братом Смирным-Отрепьевым поместье в Коломне. Но в отличаи от Смирного, Богдан явно не обладал достойными дворянина качествами. Постоянные пьянки в кабаках, драки – таким был младший отпрыск, вынужденный при этом арендовывать землю у Никиты Романовича Захарьина.