Грёзы о Закате - [14]

«Тебе, Козьма, с гнилой христианской душой, не понять, что значат вольности для словен или кривичей! Мои кривичи, не платившие дотоле никому, да и всё моё селище, включая словен и поморян-кожевенников с выселок, — все восприняли моё слово, изгнали людей Трувора и не дали им дани. Я ещё юнаком впитал заветы волхвов-наставников; мне претила и претит мысль о всевластии и вседозволенности князей! Нарушает древнюю Правду любой князь-самозванец, будь он Рюрик, Трувор или Синеус — да ныне много их стало, самозванных, как на закате, так и на новых землях. По старой Правде любого князя, погрязшего в алчности, волхвы приносили в жертву Велесу. Им позволяли умереть с мечом в руке, без урона для чести в поединке с избранным князем. Увы, прошли те времена! Князья уже не внимают волхвам. На новых землях волхвы в Ладоге и Изборске словом и жертвами пытаются вернуть свою власть. Ни Рюрик, ни Трувор не желают слушать волхвов», —

«Мысль о том, что ты, пресветлый рус со славного острова Руяна, стал жертвой в борьбе между новыми князьями и волхвами, конечно, угнетает тебя. Но взгляни с другой стороны на князей: они же строят новое государство. На Руси уже есть Русская митрополия. Ежели ненавистный тебе Рюрик подчинит Киев, то он и его варяги станут оплотом и защитой народу против хазар и иных врагов. Ромеи ему помогут, а условия оказания всемерной помощи тебе известны», —

«Нет, Козьма, ваша христианская вера всего лишь одна из иудейских ересей; в ней нет здравого смысла; она служит империи; она — извращение человеческой мысли; а в сравнении с нашими ведами она ничтожна во всех смыслах; она, в конце концов, нацелена на воспитание рабов!» —

«А разве не твои соплеменники продали тебя в рабство?» —

«Варины — такие же русы, как и я, — не осмелились убить меня. В отместку они совершили набег — и полонили меня. Да, наряду с другим живым товаром, я был продан в холопство по прибытии ворогов в земли полян, а позднее — там же, на базаре Киева, — был перепродан как лекарь жидовину. Он-то и привёз меня к ромеям. У словен на закате нет рабства. Что горше рабства?! В армии был как раб. И ныне монахи следят за каждым шагом… Твои милосердные ромеи богатеют за счёт рабов», —

«Не желаешь быть рабом — беги. Тебя опять поймают и, как обещал патрон, сдерут кожу!» —

«А чего ещё ждать от лицемерных ромеев?.. Всё равно, сбегу! Ещё три-четыре листа надобно написать — и моя книга будет закончена. Этим летом должен уйти. Пора! Вести, что гости из Киева и словенских земель глаголят, уж больно тревожны. Агеласт, сукин сын, болен, и ему уже не встать. Как сдохнет, так и сбегу!»

Подобные диалоги были развлечением.

Но иногда мелькали в его сознании иные, безжалостные по отношению к себе мысли о том, что ненасытное желание нового знания, которое он находил в манускриптах и каждодневной практике целителя, превращает его в предателя самого себя и своих кровных родных; а воспоминание о своей неудачной попытке побега и понимание, что погоня, в случае его бегства, незамедлительно будет снова отправлена его патроном, совершенно отравляло существование.

Вспоминая свой путь, начавшийся не в день его полона, а гораздо ранее — в тот день, когда он покинул родной остров, Ведислав иногда горестно печалился из-за немыслимых преступлений, совершённых им как волхвом. Для волхвов Руяна он стал бывшим в день отъезда: волхвы, в отличие от прочих, не имеют права навсегда покидать Родину. Здравым смыслом волхвы не обделены и время от времени посещают Большую Землю, но невообразимо для принадлежащего к касте волхвов покинуть Руян безвозвратно. Убеждены они: те, кто уходят с острова, уходят навстречу собственной погибели.

Недолго он печалился: впечатления от плавания по Варяжскому морю вытеснили горестные чувства.

Его увлёк поток постоянных изменений, и обстоятельства заставляли преступать множество иных установлений и традиций, обязательных для волхвов. Он с усмешкой вспоминал, как содрогнулся при виде ножа из металла, который ему давным-давно пришлось впервые взять в руки. Не вправе волхв прикасаться к железу! Ритуальные ножи, коими волхвы отворяют кровь жертвам, всегда были из камня! Суеверия и предрассудки остались в прошлом. Остались лишь воспоминания о славных днях ученичества у наставника Велесвета. И неизбывное чувство утраты Родины…

В течение всех десяти лет, проведённых травником в монастыре, отношение к нему со стороны игумена никоим образом не изменилось, и Козьма постоянно ощущал пристальное наблюдение за собой. Не знали его братья в монастыре, что он их причисляет к убогим. Убогие, помимо всего прочего, были на редкость упёртыми. Бывшему волхву, любителю поплавать в море или реке, редко удавалось окунуться в волны столь близкого и изумительно тёплого Узкого моря. О каждом купании Козьмы сообщалось игумену. После почти каждого купания следовало ожидать покаянных речей стражей и доносов игумену. Убогие стражи каялись, игумен доводил себя до кипения, а согрешивший брат Козьма вынужден был выслушивать разные угрозы в свой адрес и соглашаться на наказания «за ублажение бренной плоти». Все наказания блёкли по сравнению с тем, что пришлось испытать и претерпеть травнику в самый первый месяц пребывания в монастыре.