Грейс - [2]

Я был ещё слишком слаб и духом, и телом, но уже тогда неосознанно почувствовал отвращение к ним.

До случившегося нельзя было сказать, что наша семья несчастна. Денег всегда не хватало, но мы имели неплохой дом и могли свободно удовлетворять основные потребности. Брань с их стороны и обиды с нашей были частыми гостьями, но обычно быстро забывались. Непонимание, тоска, страх существовали неизменно, но они не имели своего значения. Было много радостных моментов и периоды подъёма, когда казалось что что-то изменяется в наших отношениях. Грейс всегда меня защищала, и я всегда защищал её, беззаботное веселье мы делили друг с другом, уныние провожали вместе.

Теперь я остался один.

Она ушла.

А они – нет.

Они начали ходить «добиваться справедливости». Оббивали пороги всех, кто по их мнению имел отношение к расследованию дела или мог «повлиять».

Сестра, мне так плохо без тебя.

Я представляю твою боль, ужас, надежду на спасение одновременно с принятием неизбежного.

Ещё хуже.

Оказалось, что мне некуда деваться. У меня нет друга, которому можно было бы сказать: «Ты не против, если я заночую у тебя?»

Нет родственников, к которым можно напроситься пожить, или просто проводить у них пару часов в день.

Я прихожу в дом, где нет тебя, но есть они. Я не виню их в твоей гибели или в том, что они не смогли стать близкими для нас.

Есть кое-что другое.

Хоть меня и не интересовало кто твой убийца, я выяснил, где живёт тот парень, и начал следить за ним. Докапывался до прошлого, ненавязчиво заводил разговор со знающими его людьми, пытался понять, что он за человек.

Но мне не нужно было возмездие, а им оно было необходимо.

Я могу понять и оправдать убийство, хотя это далеко не прощение. Если бы я оказался рядом с ней в тот вечер, смог прийти на помощь, то безусловно он не ушёл бы от меня. Но чего нет, того нет. Ярость быстро ушла, оставив за собой досаду и тревогу.

А ещё – отвращение.

Они вздумали обратиться в прессу: «Гласность, вот что нам нужно. Полиция не пошевельнётся, пока мы не примем меры, и его сволочной папаша опять прикроет своего ублюдка, даже если он вырежет всех девушек города». Это ещё самое мягкое и приемлемое, что они говорили. В основном их лексикон состоял из «сволочь, ублюдок, маньяк, это ему с рук не сойдёт» и «несчастная, ангел наш, солнце, как мы без тебя». С трепетом произносились «Бог, справедливость». Представляешь, какая-то местная газета даже напечатала слезливую статью о несчастных родителях и несовершенствах законодательства.

А потом он пропал. Совсем. Нашего отца пару раз вызывали на допрос, но в общем все быстро сошлись во мнении пропал – значит виновен, сбежал.

Я редко бываю на твоей могиле, прости. Как-то трудно представить, что ты лежишь там, глубоко в земле, в этой дурацкой одежде. Знаю, она ужасна – но они и слышать ничего не хотели. Кошмарные, неподъёмные букеты и пышные похороны – оказывается, вот это ждало тебя в конце. Сколько лет они ещё будут наслаждаться своей ролью, получать экстаз от собственных мучений? Вряд ли их душонки имеют представление о настоящих, неподдельных чувствах – всех оттенках тоски, изолированности, бессвязности предметов и явлений, униженности, истощения.

Надо заканчивать с этим, я становлюсь патетичен. Ещё немного и рухну на колени, заламывая руки. Стоит оборвать связи и переехать, хоть в самую крохотную и непритязательную квартиру, найти работу, забыть о том, как тебя растоптали.

Ведь это я убил того парня. Чего мне стоило похитить, добиться признания и спрятать тело – отдельная история. Молчать оказалось гораздо легче, даже приятно. Теперь они ещё много лет будут добиваться справедливости, искать его, марать твоё имя. Зачем убил? Почему не рассказал им, не остановил весь этот балаган? Ты требуешь ответа, Грейс, которого у меня нет.