Гретель и тьма - [103]
Кто-то смеется.
— Du behöver inte svära, Olaf. Här är vi, tillbaka från vår simtur[209]. — Из-за автобуса выходит женщина. За нею я вижу остальных. Она смотрит на мою странную одежку в кровавых пятнах, всю грязную и драную, на мои босые ноги. Смаргивает, но говорит вот что:
— Привет. Не обращай внимания на Олафа и его вопли. Ты, похоже, из лагеря в Равенсбрюке. Как тебе удалось сбежать?
— Даниил… — Хочу сказать больше, но слова застревают у меня в горле.
— Ты из Равенсбрюка?
Киваю.
— Ладно, детка. Не надо бояться. Ты в безопасности. — Она спокойно заканчивает подвязывать влажные волосы длинной синей лентой. — Никто из нас тебя не обидит. Мы приехали издалека — помогать.
Я правда боюсь, но больше доверять некому, и я внимательно ее разглядываю. Она высокая, в мужской одежде. Глаза у нее того же цвета, что и лента, а когда волосы высыхают — делаются рыже-золотыми. На носу веснушки, по верху щек — тоже. На кого же она похожа? Она меня обнимает, и это приятно.
— Даниил… — опять говорю я и показываю в сторону дома. Женщина кивает.
— Даниил ранен?
Яростно киваю.
— Он не может встать.
— Ладно, — повторяет она и забирает из автобуса докторскую сумку — почти такую же, как была у папы, — покажи нам, где он.
Я тут же припускаю со всех ног, оглядываясь, успевают ли они за мной. Когда мы добираемся до крапивы, Олаф вытирает черные руки о еще более черную тряпку, а потом переносит меня. У меня на рукавах все равно остаются масляные пятна.
Он извиняется, а женщина-врач смеется.
— Мы ей скоро найдем что-нибудь получше. — Она шагает шире, легко поспевая за мной, потому что я боюсь, а вдруг Даниил… — Кстати, — говорит она, — все зовут меня Лоттен. Это краткое от Шарлотты.
— У меня была Шарлотта. Мы похоронили ее в птичнике.
— Очень грустно.
— Она забрала с собой все мои сказки.
— Понятно. — Лоттен какое-то время идет молча. — Будут еще сказки. Всегда так. Скажешь, как тебя зовут?
— Я Криста. — Мы добрались до башни, Даниил лежит там же, где я его оставила. От него очень плохо пахнет, но он все еще дышит. Я сажусь рядом с ним на землю, беру его за руку, и веки у него вздрагивают. Лоттен встает около него на колени и осторожно распахивает на нем куртку. Лицо у нее меняется; я вижу, как она сглатывает.
— Так, — говорит она и достает из сумки стетоскоп. — Так.
— Hallå, — говорит другой голос. — Här är vi.
— Да, вот мы где. Прости, что так долго.
Две другие женщины, одна темненькая, другая такая же светловолосая, как Лоттен, но с широким, спокойным лицом, догнали нас, и я вижу, как у Олафа по лицу текут слезы. Вот не думала, что великаны умеют плакать. Он, наверное, сильно поранился. Я спрашиваю у Лоттен, и она кричит на него. Олаф трет глаза и отходит, прикуривая сигарету. В башне все еще грохочет, и он отпирает дверь — я просто не успеваю его остановить.
— Ведьма, — шепчу я.
Лоттен вся в работе — пощелкивает по большому шприцу.
— Это от боли, Даниил.
Агнешка вылетает из башни, руки у нее все в дерьме, пасть раззявлена, чтобы плеваться в меня жабами и гадюками. Увидев всех, она пытается сделаться маленькой и жалкой. Одна из женщин — Сигрид, кажется, — начинает с ней разговаривать, но ведьма распахивает глаза пошире и пялится прямо перед собой, делая вид, что она из тех бедных людей, из колонны, которые не знают, где они и что происходит.
— Nazyvam się Agnieszka, — бормочет она. — Nazyvam się Agnieszka.
— Ведьма, — говорю я так громко, чтобы все услышали. Но женщины принимаются ее утешать, а Даниил в этот самый миг вдруг сопротивляется — не хочет, чтобы его кололи иголкой. Ведьмин взгляд утыкается в него.
— Mój syn! — вопит она. — Беньямин.
— Его зовут Даниил, — напоминаю я Лоттен.
Лоттен вздыхает.
— Бедная женщина.
Даниил приоткрывает глаза на щелочку.
— И она прикидывается, что я ее сын.
— У нее все перепуталось, — говорит Лоттен, исследуя его израненную кожу. — Сигрид немного говорит по-польски. Она с этим разберется. Это собачьи укусы?
— Вы не понимаете, — настаиваю я. — Это одна из злых медсестер. Они живьем резали людей. Я ее видела. Она только делает вид, что она из наших.
— Ага. — Лоттен почти не слушает.
— Einer der Engel des Todes, — выдыхает Даниил. — Она — Ангел Смерти.
Лоттен встает.
— Вам, молодой человек, нужен качественный уход. Не пытайтесь разговаривать. — Она подзывает Олафа, тот тушит сигарету и бежит вприпрыжку, раскатывать носилки. Он перестал плакать, но глаза у него все равно очень красные. Ведьма налетает на нас, обеими руками вцепившись в мешок с зубами.
— Jestem Polka, — визжит она. — Pochodzę z Jedwabnego.
— А вот и нет, — говорит Даниил сонно. Зевает. — И она не полька.
Глаза у ведьмы сверкают, она вся подбирается.
— Jestem zabó jcą dziecka.
— Она говорит… — Сигрид хмурится. Она медлит, губы у нее движутся, будто она повторяет эти слова в голове, проверяя, что поняла правильно. — Говорит, что она — детоубийца.
— Моя сестричка… — бормочет Даниил.
