Грешники - [20]

Наблюдая, как родители дрожали от страха под стальным взглядом Инквизитора, она вспомнила, как они оба уходили от нее, игнорируя ее крики, закрывая ее в темноте, и она ничего не сказала. Она сидела неподвижно, опустив голову, и терпела. Этому её тоже научили.

Сумеречные охотники Франции знали Селин, или думали, что знали: эта милая и послушная дочь из провансальской деревни. Они знали, как она была предана своим родителям. Такая послушная дочь. Она, конечно, унаследует их имущество. Селин с достоинством переносила пристальные взгляды. Она не признавала жалостливых взглядов. Она смотрела на пол, когда было вынесено решение, и поэтому не видела ужаса на лицах своих родителей. Она не смотрела, как их помещают под стражу Безмолвных братьев, чтобы перевезти в Безмолвный город. Она не ждала, что они проживут достаточно долго, чтобы встретиться лицом к лицу со Смертным мечом.

Она не говорила ни с Робертом, ни со Стивеном, и позволила им поверить в то, что они только что предали ее родителей смерти.

Валентин догнал Селин прямо возле церкви. Он предложил ей блинчик с нутеллой.

— Со стенда напротив Дё маго́, — сказал он. — Твой любимый, правильно?

Она пожала плечами, но взяла то, что он предложил. Первый кусочек — теплый шоколадный фундук, сладкая выпечка — был как никогда идеален, и заставил ее снова почувствовать себя ребенком.

Иногда было трудно поверить, что она когда-то была маленькой.

— Ты мог бы мне сказать, — сказала она.

— И испортить сюрприз?

— Они все же мои родители.

— Действительно.

— И ты убил их.

— Они были еще живы, последний раз, когда я проверял, — сказал Валентин. — Они, вероятно, могли бы остаться живыми, со словом от тебя. Но я ничего такого не слышал.

— Ты очень рисковал, не рассказав мне всей истории. Ожидал, что я попрошу тебя… отпустить их.

— Разве? — сказал он. — Или я просто знаю тебя достаточно хорошо, чтобы точно знать, что ты выберешь? Знать, что делаю тебе одолжение.

Он встретился с ее глазами. Она не могла отвести взгляд. Впервые в жизни она этого не хотела.

— Ты не обязана это признавать, Селин. Просто знай, что я знаю. Ты в этом не одинока.

Он увидел ее, он понял. Как будто мышца, которую она сжимала всю жизнь, наконец, освободилась.

— Но сделка есть сделка, — сказал он. — Даже если у тебя есть больше, чем ты рассчитывала. Стивен весь твой, если ты все еще этого хочешь.

— Как именно ты это сделаешь? — спросила она, теперь ясно, на что способен Валентин. — Ты бы не стал… ты не навредишь ему?

Валентин выглядел разочарованным в ней.

— Стивен — мой самый близкий друг, мой самый верный лейтенант. Тот факт, что ты спросила, заставляет меня усомниться в твоей преданности, Селин. Ты хочешь, чтобы я сомневался в твоей преданности?

Она отрицательно покачала головой.

Затем эта теплая, маслянистая улыбка исказила его лицо. Она не могла сказать, настоящий ли Валентин, или это маска.

— С другой стороны, было бы глупо не спрашивать. И как мы уже говорили, в тебе нет ничего глупого. Не важно, что подумают люди. Итак, твой ответ: нет. Клянусь тебе Ангелом, я не причиню Стивену никакого вреда.

— И никаких угроз?

— Неужели ты так плохо о себе думаешь, что предполагаешь, что человеку нужно будет угрожать, чтобы он полюбил тебя?

Она ничего не ответила. В этом не было необходимости: он мог прочитать все по ее лицу.

— Стивен не с той женщиной, — почти нежно сказал ей Валентин. — В глубине души он это знает. Я просто объясню ему это, а остальное будет так же легко, как упасть со скалы. Нужно только расслабиться и позволить гравитации сделать свою работу. Не бойся тянуться к вещам, которых ты действительно хочешь, Селин. Это ниже твоего достоинства.

Чего она действительно хотела…

Еще не поздно было заговорить, чтобы спасти родителей.

Или она может сдержать свое слово и сохранить его тайну. Она могла позволить родителям заплатить за то, что они с ней сделали. За шрамы на ее коже и сердце. Лед в ее крови. Если она была из тех дочерей, которые могли предать своих родителей смерти, то им некого было винить, кроме самих себя.

Но это не означало, что она должна была принять всю сделку. Даже если бы она молчала, она могла уйти: прочь от Валентина, теперь, когда она знала, на что он способен. Подальше от Стивена, теперь, когда она знала, что он о ней думает. Она может закрыть дверь в прошлое, начать сначала. Она могла выбрать жизнь без боли, без страданий и страха.

Но кем бы она была без боли?

Что было силой, если не терпение страданий?

«Нет ничего более болезненного, чем отказ в любви», — сказал ей странный Безмолвный брат. — «Любовь, которую нельзя требовать. Я не могу придумать ничего более болезненного, чем это».

Если Валентин сказал, что может дать ей Стивен Эрондейла, он это и имел в виду. Селин не сомневалась в этом. Он мог делать все, и найти способ, чтобы направить Стивена Эрондейла в ее жизнь и ее руки. Но даже Валентин не мог заставить Стивена полюбить ее.

Иметь Стивена не означало бы обладать им — это означало бы знать в каждый момент, в каждом объятии, что он хочет кого-то другого. Это значит, всю жизнь тосковать по вещи, которую она не могла иметь. Безмолвный брат был мудр и говорил правду. Не может быть большей боли, чем эта.