Грешник - [9]

Казалось, никто из них не знал, что это всего лишь спектакль.

Я поднялся по бетонной лестнице. Дверь распахнулась, когда я в нее постучал. Не было смысла звать ее. Музыка внутри была настолько громкой, что невозможно было распознать ничего, кроме самого чистого голоса в трио и отвратительного барабанного баса. Это был своего рода трек в исполнении девушки, которую, вполне возможно, заметили на канале Дисней.

Когда я вошел, кондиционированный воздух поразил меня, как удар. Я мог чувствовать все мои напряженные нервы до единого, учитывая их форму и виды.

Здесь это начинало иметь значение.

Прошло очень много времени с тех пор, как я был волком. И требовалось довольно многое, чтобы заставить мое тело изменяться: стремительное снижение температуры, интересный химический коктейль, убедительный толчок для моего гипоталамуса^[7]. Теперешнего перепада температуры было недостаточно для этого, но его хватило на то, чтобы привести мое тело в состояние шока от воспоминаний о превращении.

Оборотень, оборотень.

Это может стать хорошей песней.

Внутри потолок возвышался над бетонным полом, соединенный с ним обнаженными проводами. Было четыре предмета мебели. Посреди них Бейби Норс склонилась над айпадом. Я узнал ее больше из статей желтой прессы, чем из-за нашей славной встречи много лет тому назад. На ее глубоко посаженые глаза свисала темно-каштановая челка как у модели семидесятых. На ней были надеты тянущиеся леггинсы и что-то вроде туники, сшитой из брезента, льняного полотна или чего-то еще. Она была низкого роста и хорошенькой в каком-то неопределенном смысле. Что-то вроде «смотрите, но не трогайте». Я понятия не имел, сколько ей было лет.

Я указал на одну из колонок наверху. Певец щебетал что-то о том, как мы должны все называть ее и сделать что-то, прежде чем будет слишком поздно. Это было безжалостно броско.

— Ты же знаешь, что эта дрянь сделает тебя слепой, верно?

Когда Бейби повернулась ко мне, ее улыбка была огромной, искренней и поедающей-мир. Она прикоснулась к экрану айпада, и музыка мгновенно смолкла.

— Коул Сен-Клер, — сказала она. Хотя я был уверен, что она не сломает меня, я ощутил приступ боли. То, как она произнесла мое имя. Что-то вроде триумфа из-за того, что я стоял здесь.

— Прости, я опоздал.

Она в восхищении прижала руки к груди:

— Господи, твой голос!

В обзоре последнего альбома «Наркотики» был подведен итог вроде этого:

Титульный трек «Либо то/либо другое» начинается двадцатью секундами произносимых слов. Парни из «Наркотики» хорошо знают, что даже без настойчивых барабанов Виктора Баранова и вдохновляющих рифов бас-гитары Джереми Шутта голос Коула Сен-Клера соблазнил бы слушателей до восторженной смерти.

Бейби сказала:

— Это лучшая из идей, что у меня когда-либо были.

Мое сердце забилось чаще, как будто двигатель начал набирать обороты. Много времени прошло с тех пор, когда я был в туре. Когда я был на публике как музыкант. Теперь, с ускорением пульса, я не мог поверить, что хотел бросить это навсегда. Эта сила, целеустремленность. Я был в неопределенном состоянии целый год и теперь снова вернулся на твердую землю.

Я не был катастрофой.

Изабел собиралась пойти со мной на ужин.

Я был разобран и собран по кусочкам обратно, и эта версия меня была неуязвима.

Бейби бросила свой айпад на один из этих самых четырех предметов мебели — серебристую оттоманку или уголок домашнего любимчика или что-то вроде того — и обошла вокруг меня, прижав руки к груди. Я видел эту позу прежде. Это был парень, обходящий автомобиль на аукционной площадке. Заполучить меня стоило ей немалых усилий, и теперь она хотела знать, стоило ли оно того.

Я подождал, пока она обошла вокруг меня еще раз.

— Счастлива? — спросил я.

— Я просто не могу поверить что ты настоящий. Ты был мертв.

Я усмехнулся ей в ответ. Не моей настоящей улыбкой. Улыбкой Наркотики. Одна хитрая сторона моего рта приоткрылась шире, чем другая.

Это возвращалось ко мне.

— Эта улыбка, — сказала Бейби.

Она повторила:

— Это лучшая из идей, которые у меня когда-либо были. Ты уже был в доме?

Конечно же, я не был там. Я охотился на Изабел в Санта-Монике.

— Ну, ты увидишь его совсем скоро, — сказала она. — Завтра приедет остальная часть группы. Хочешь чего-то выпить?

Я хотел спросить о группе, которую она собрала для меня, но подумал, что это будет звучать так, как будто я нервничаю. Вместо этого я спросил:

— У тебя есть кола?

Кухня была большой и просторной. Ничто не выглядело особенно жилым или даже человеческим. Шкафчики были из тонких планок бледной древесины, к стене прилегали трубы ПВХ^[8], идущие вверх. Холодильник меня удивил: это была емкость для коммерческих напитков. Мне не нужно было говорить, что Бейби жила одна.

Она вручила мне кока-колу. Одна из тех стеклянных бутылок, приятно холодящих руку, прежде чем ты откроешь крышку. Бейби наблюдала за тем, как я слегка наклонил голову назад, чтобы попить, прежде чем поднесла свою к губам. Она все еще оценивала меня. Рассматривала мое горло и руки.

Она думала, что знала меня.

— О, у меня есть… — Она использовала свой мизинец, чтобы потянуть ручку ящика, и достала из него блокнот. Один из тех крошечных, размером с ладонь, который убеждает тебя быть кратким. — Это то, что ты хотел?