Греки и иррациональное - [3]
Будь это единственный эпизод, в котором поведение гомеровских персонажей интерпретируется подобным образом, мы могли бы усомниться в мотивах автора: например, можно предположить, что он не желает слишком отвлекать симпатии слушателей от Агамемнона; или же он пытается придать более глубокое значение недостойной ссоре двух вождей, представив ее как ступень в выполнении божественного плана. Но эти объяснения не годятся для других эпизодов, в которых говорится, что «боги», или «бог», или Зевс мгновенно «отнимали» («разрушали», «околдовывали») человеческий разум. Возможно, эти объяснения уместны в отношении к Елене, которая в конце своей глубоко прочувствованной и, несомненно, искренней речи говорит, что Зевс дал ей и Александру горький жребий, «что даже по смерти // Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам».[14] Но когда просто утверждается, что Зевс «околдовал ахейцев» и потому они плохо сражались, никакие социальные факторы уже нельзя принять во внимание; еще меньше их в утверждении о том, что «Зевс у данаев // Дух унижал, возвышая троянам и Гектору славу».[15] А что сказать, к примеру, о Главке, чье разумение отнял Зевс, так что он сделал то, чего греки почти никогда не делали — совершил невыгодную сделку, обменяв золотое оружие на бронзовое?[16] Или об Автомедонте, глупо пытавшемся соединить роли возницы и копьеносца, так что другу пришлось спросить его, «кто из бессмертных совет бесполезный //В сердце тебе положил и суждение здравое отнял?»[17] Эти два случая не имеют прямой связи ни с каким глубоким божественным замыслом; не ставится здесь и вопрос о сохранении симпатий у слушателей, ибо никакого нарушения морали не происходит.
Здесь, однако, читатель вполне резонно может спросить: не есть ли то, с чем мы сейчас имеем дело, всего лишь своеобразный fagon de parler?[18] Подразумевал ли поэт нечто большее, чем то, что Главк оказался глупцом, совершив подобную сделку? Выразил ли друг Автомедонта нечто большее, чем просто: «Какого черта тебя угораздило так поступить?» Может быть, так оно и есть. Некоторые особенности гекзаметра, который был обычным размером старых поэтов, легко могли привести к своего рода семасиологической дегенерации, венцом которой и является fagon de parier. И следует заметить, что ни эпизод с Главком, ни бесполезная аристейя Автомедонта не входят органично в фабулу даже «расширенной» «Илиады»: вполне вероятно, что они были добавлены позднее.[19] Но наша цель заключается в том, чтобы понять изначальный опыт, который лежит в основе подобных стереотипных формул — ибо даже {αςοη de parier должен иметь какое-то начало. Возможно, нам помогло бы несколько более близкое знакомство с природой ате и характером тех сил, которым Агамемнон приписывает ее, а затем рассмотрение и некоторых других высказываний эпических поэтов относительно движущих причин человеческой деятельности.
У Гомера есть ряд пассажей, где неразумное, бессмысленное поведение понимается как ате, а порой описывается однокоренным глаголом асастай, не связанным напрямую с феноменом божьего принуждения. Но ате у Гомера[20] — не самостоятельно действующая сила: в двух местах, где говорится об ате как о личности (Il. 9. 505 сл. и 19. 91 сл.), явно имеется в виду аллегория. Точно так же это слово не означает — во всяком случае, в «Илиаде»— и объективно происходящее бедствие,[21] как это часто случается в трагедии. Всегда, или почти всегда,[22] ате есть состояние сознания — временное омрачение или одичание нормального сознания. Фактически это кратковременное умопомешательство, и, подобно любому другому виду безумия, оно объясняется не с помощью физиологических или психологических причин, а через внешнюю «демоническую» деятельность. В «Одиссее»,[23] правда, причиной ате объявляется чрезмерное потребление вина; подтекст, однако, подразумевает не столько то, что ате может быть произведено «естественным» путем, сколько то, что вино содержит в себе нечто сверхъестественное или демоническое. Начиная с этого особого случая, источник ате (если он, конечно, уточняется) почти всегда связывается со сверхъестественными существами;[24] таким образом, можно собрать все примеры «неалкогольного» ате под рубрикой того, что я предлагаю назвать «психической интервенцией».
Если мы рассмотрим их, то заметим, что ате обязательно является синонимом или результатом злого поступка. Утверждение Лидделла и Скотта о том, что ате «посылается как наказание за опрометчивость в действиях», не вполне корректно, если внимательно читать Гомера. Ате (здесь — нечто вроде ошеломления), которое объяло Патрокла после того, как Аполлон ударил его,
