Грек Зорба - [60]

В воздухе пахло тимьяном. Первые нежные жёлтые цветы утесника уже распускались среди колючек.

Добравшись до руин городища, я был потрясён. Видимо, уже наступил полдень, развалины заливал отвесно падавший свет. В старых, разрушенных поселениях это самое опасное время. Воздух как бы наполнен криками и привидениями. Стоит хрустнуть ветке или проскользнуть ящерице, пролететь облаку, бросив тень, и вами овладевает паника. Каждая пядь земли, попираемая вами, - это могила, в которой стонут мёртвые.

Постепенно мои глаза привыкли к яркому свету. Среди камней я различал теперь следы человеческих рук: две широких, мощёных блестящими плитами, улицы. Направо и налево узкие кривые проулки. В центре круглая площадь, агора и совсем рядом, с какой-то демократичной снисходительностью находился царский дворец со сдвоенными колоннами, широкими каменными лестницами и многочисленными пристройками.

В центре городища, там, где камни были совсем истёрты, должен был возвышаться храм, ныне осталась лишь статуя богини, груди у неё смотрели в разные стороны, а руки были обвиты змеями.

Кругом виднелись небольшие лавки и мастерские ремесленников - столярные, гончарные, давильни для оливок, кузницы. Настоящий муравейник, умело построенный, хорошо защищённый и приспособленный, обитатели которого покинули его тысячи лет тому назад. В одной из лавчонок ремесленник высекал амфору из цельного куска камня с прожилками, но не успел её закончить: резец выпал из его рук и нашёлся тысячи лет спустя рядом с неоконченным произведением. Эти вечные, глупые и бесполезные вопросы: почему? для чего? снова приходят на ум и лишний раз отравляют вам душу. Недоделанная амфора, которая вобрала радостный порыв, неистовство художника, наполнила меня горечью.

Вдруг среди камней рядом с развалинами дворца появился маленький пастух, загорелый, с чёрными коленями, в платке с кистями, повязанном вокруг вьющихся волос.

- Эй, друг! - крикнул он мне.

Мне хотелось побыть в одиночестве, и я сделал вид, что не слышу. Но пастушок начал с издёвкой смеяться.

- Эй, ты что, оглох? Эй! Друг! Нет ли у тебя сигареты? Дай-ка мне одну, здесь, в этой пустыне, такая тоска.

Он протянул последние слова с такой патетикой, что мне пришлось сжалиться над ним. Сигарет у меня не было, я предложил ему денег. Однако пастушок оскорбился:

- К чёрту деньги! - воскликнул он. - Что мне с ними делать? Я же тебе сказал, что у меня тоска, дай мне сигарету!

- У меня их нет, - ответил я с отчаянием, - нет у меня их!

- У тебя их нет! - повторял вне себя пастушок, со злостью ударяя по земле своей палкой. - У тебя их нет! А что лежит в твоих карманах? Чем они так набиты?

- Книга, платок, бумага, карандаш и перочинный нож, - отвечал я, доставая один за другим предметы, находившиеся в моих карманах.

- Хочешь нож?

- У меня есть. У меня есть всё: хлеб, сыр, оливки, нож, шило, кожа, чтобы сшить сапоги, фляга с водой, всё, всё! Нет только сигарет, а это всё равно, что у меня ничего нет! А что ты ищешь в этих развалинах?

- Любуюсь античным миром.

- И много ты в этом понимаешь?

- Ничего!

- Я тоже ничего. Это всё мертво, а вот мы живы. Давай, пошёл отсюда! Можно было подумать, что это здешние духи гонят меня.

- Ухожу, - сказал я покорно.

С некоторым беспокойством я быстрым шагом пошёл по тропинке. Через минуту я оглянулся и увидел всё ещё стоявшего на камне охваченного тоской пастушонка. Его вьющиеся волосы, высвободившиеся из-под платка, развевались на ветру, с головы до ног он купался в ярких солнечных лучах. Мне казалось, что я вижу перед собой бронзовую статую юноши. Теперь он держал свой посох на плече и насвистывал. Я пошёл другим путём и стал спускаться к берегу.

Время от времени надо мной проносилось тёплое ароматное дыхание близких садов. Земля благоухала, море смеялось, небо было голубым и ярким.

Зимой мы съёжились душой и телом, а теперь пришедшее тепло развернуло нам плечи. Вдруг над головой послышалось хриплое курлыканье. Подняв голову, я увидел чудесный спектакль, который всегда, с самого раннего детства, волновал меня: журавли, построенные, как войско, в боевой порядок, возвращались из тёплых стран, неся, по преданию, на своих крыльях и в углублениях костлявых тел ласточек.

Непреложный ритм смены времён года, вращающееся колесо мироздания, четыре лика земли, которые один за другим освещаются солнцем, уходящая жизнь - всё это снова наполнило меня гнетущим волнением. Курлыканье журавлей звучало грозным предупреждением о неповторимости и скоротечности человеческой жизни, всем, чем можно насладиться, надо наслаждаться, пока жив. Во всей бесконечности мироздания нам не дано другой возможности.

Разум, принявший этот совет - безжалостный и в то же время полный сострадания, - победит мелочность, слабости, лень и оценит во сто крат каждое, навсегда уходящее, мгновение.

В памяти всплывают великие примеры, судя по ним, ты просто потерянный человек, жизнь проходит в мелких радостях, таких же невзгодах и пустых разговорах. Обуревает желание крикнуть с раскаянием: «Какой стыд».

Журавли, пролетев надо мной, скрылись в северном направлении, ещё долетали их хриплые голоса, перенося меня из одного периода моей жизни в другой.